А. Лурье

Больные и здоровые

Так называемые "новые консерваторы" (в которых ни новизны, ни консерватизма нет ни на грош, ибо речь идет не о повторном изобретении колеса и не о консервации, а о полном запрете на изобретения, обрамленным истерическими призывами типа "Назад, в прошлое!") жаждут зреть в нынешней российской литературе иной лик средневековья. Такой, чтоб ласкал взгляд.

Эту возможность и дает им российская фэнтези; из-за обилия произведений, скажем так, второй свежести, жанр был зачислен в маргинальные, едва ли не презренные, что, впрочем, никак не повлияло на его рентабельность и успех у читателей. Для этого импортированного с Запада продукта средневековье - пусть и не настоящее, а надуманное - естественная и единственная среда обитания. Проблема российской фэнтези заключается в том, что классика жанра все же апеллирует к западному средневековью, а не к русской, или какой иной, традиции. Попытки создать славянские, а также специфически-азиатские произведения были, но особого распространения не получили. Любителю жанра подавай чего попроще да попривычнее; тут вся радость не в новизне открытий, а в убаюкивающей узнаваемости-повторяемости.

Безусловно, анализировать всерьез большую часть этой изначально обезличенной и сознательно штампованной продукции будет потруднее всех подвигов Геракла, включая и 13-й. Даже если сузить область рассмотрения до эпигонов классика - профессора Дж. Р. Р. Толкина - то и это нечувствительно облегчит задачу. Корифею свойственно порождать продолжателей, даже против своей воли. Ни секунды не сомневаюсь в том, что сам Профессор не был бы в восторге от оравы последователей и их творений. Но он и не пожинает посеянное... Привлекательность мира, созданного профессором, в том, что при всей своей затейливости он однозначен и ясен, сама борьба со Злом в нем, несмотря на все сопровождающие ее трудности, достаточно проста - довольно бросить магическое кольцо в жерло вулкана, и будет всем щастье. Впрочем, среди бесчисленных сиквелов и приквелов иногда встречаются и талантливые. Так, в издательстве ЭКСМО вышел двухтомник (1208 страниц!) Ольги Брилевой (как это модно в околотолкиновских кругах - под псевдонимом Берен Белгарион) "По ту сторону рассвета". Являясь самостоятельным художественным произведением, формально роман стал приквелом к неудобозабываемому "Властелину колец" и сиквелом к менее популярному, в силу большей сложности, "Сильмариллиону" - Краткому Курсу истории толкиновского Средиземья.

За 2 года до этого Брилева также опубликовала сиквел к аксеновскому "Острову Крым" - роман "Ваше благородие". Несмотря на то, что по многим параметрам он существенно превосходил первоисточник, роман остался практически незамеченным широкой публикой - не в последнюю очередь, возможно, из-за объема. Теперь писательница взялась за переосмысление одного из ключевых эпизодов мифологии мира Толкина - любовь смертного князя Берена к бессмертной (по человеческим понятиям) эльфийской принцессе Лютиэн. Но это не более чем гвоздь, на который Брилева вешает свое собственное толкование этой истории.

При всем своем желании создать мифологию, у Профессора получилась сказка. В классическом мифе, как правило, нет правых и виноватых, даже категории добра и зла встречаются не часто - кто лучше: Гектор или Ахилл, Геракл или Эврисфей? Есть нечто неистребимо советское в том, что герой должен бороться со злом, чьей-то глупостью и т.п. Герой мифа состязается с Судьбой, бунтует против status quo и - рано или поздно - гибнет. Миф разноцветен, это мы потом уже для себя решаем, что Прометей нам ценнее Зевса. Древние греки считали иначе. Другое дело, что Толкин - не грек, и то, что он сделал, скорее, отвечает на вопрос: как переписал бы мифы древности (того же "Беовульфа") истово верующий католик. Это опять же не качественная оценка, а констатация факта - точно так же, как в прозаическом переводе "Одиссеи", выполненном Лоуренсом Аравийским, в первую очередь виден переводчик, а не источник.

А в сказке, как правило, есть два цвета - черный и белый; дихотомия четкая и окончательная: свои и чужие, Алеша Попович и Тугарин Змеевич. Заранее известно, кто плохой, кто хороший, и ролями тут никак не поменяться. Это мышление не столько античное, сколько действительно статично-средневековое: что орк, что еретик - обоих на костер. Примирение невозможно по определению, и потому стоит ли удивляться, что только герой отбился от одного врага, как тут же набегает толпа новых? Лично мне в последнее время как-то не верится в Абсолютные Истины, в Добро и Зло с заглавных букв - при близком рассмотрении они оказываются едва отличимы. А еще меньше верится всяким самозванным беззаветным (что бы это слово ни значило) пророкам, людям, знающим, как надо.

Герои сказки - скорее маски-персонификации того или иного начала, их объемность, как выпуклость барельефа, не делает их еще скульптурой, не говоря уж о том, чтобы оживить. Грубо говоря, при авторской режиссуре - Саурон и Фродо - марионетки, д'Артаньян и Рошфор - живые актеры. Но и в этой констатации нет ничего оскорбительного - театры нужны разные.

Только для чаятелей нового средневековья сказкин намек слишком тонок, тут нужно поконкретнее, так ткнуть читателей мордами, чтоб они сразу поняли: мы не орки, орки - не мы. И Брилева бестрепетно берется за решение этой задачи. История Берена превращается в сегодняшнюю идеализированную версию рыцарского романа. Для этого д'Артаньяну придают гибкость Буратино и, предупредив - "шаг вправо, шаг влево", - отпускают в одиночное плавание. Если уж кто похож на героя советского производственного романа, так это Берен. Есть, конечно, в книге все необходимое - и битвы, и любовь, и дружба, и вызывают они не больше эмоций, чем борьба Буратино с Карабасом. Как ни странно, брилевский герой очеловечивается только в сильном подпитии (как, например, во время прекрасно описанной попойки с господином гномов). Все остальное время он больше похож на суперправильного Ланселота из "Дракона" Шварца, рядом с которым холодно и неуютно.

В этом мире действующие лица кажутся приговоренными к каторге худшей, чем пленные эльфы в подземельях - они должны демонстрировать только идеальные качества: верность, преданность и т.п. На фоне главных героев второстепенные персонажи, наделенные правами на неоднозначное поведение, выглядят актерами, вынужденными играть на короля; вот только король - деревянная кукла, истукан. Вероятно, автор все это видит, но какое дело ему до того? Брилева поет феодальные идеалы - преданность вассала сюзерену и обязанности сюзерена по отношению к вассалу, незыблемый патриархальный мир, так чудно устроенный, что и менять в нем ничего не нужно. Толкин был монархистом и нисколько этого не стеснялся, но автору сиквела удалось переплюнуть профессора и оказаться большим легитимистом, чем тот.

Но более всего меня порадовала встреча со старым знакомцем, который на этот раз представлен как вершина мудрости и благородства: автор настойчиво провозглашает уже упоминавшийся ранее принцип, что, мол, в поединке побеждает тот, кто прав. Только теперь он выглядит не архаичным, а, наоборот, прогрессивным. Хотя истина, как заведено, определяется задним числом - кто победил, тот и был прав. Ну просто очень удобный критерий правоты любого дела. И неожиданно близкий к незабвенному "Правда сильнее силы" ...

Брилева, насколько я мог оценить это по двум объемистым томам, хотела сделать нечто вроде джексоновской киноэпопеи - цветную версию черно-белого толкиновского мира, что в свое время блестяще удалось К. Еськову в "Последнем кольценосце". Но, будучи ограничена как исходным материалом, так и сознательно выбранным апологетическим курсом, выдала на-гора еще один черно-белый оттиск и, как в старом еврейском анекдоте, старается впарить его читателю под видом цветного. Впрочем, читатели к этому черно-белому миру уже привыкли и вполне им довольны. Для жаждущих порядка и определенности жестко регламентированная и структурированная псевдосредневековая идиллия предпочтительнее, особенно на фоне российской повседневности, принимаемой из-за терминологической ошибки за капитализм.

По пути в выстраданную средневековую иллюзию любая критика из-за рубежа, в том числе и литературная, о чем уже говорилось выше, воспринимается как злостная попытка дезориентировать. Лично мне рассуждение на тему, что-де только постоянно проживающие в России люди имеют право высказываться о событиях политической и культурной жизни страны, напоминает запрет пациентами сумасшедшего дома обсуждения их дел посетителями со стороны. Во-первых, потому, что только сумасшедшим такое может прийти в голову, во-вторых же, поскольку только сумасшедшие боятся покушения на идеалы.

Смогут ли идеалисты опрокинуть в очередной раз прагматиков в российской действительности и литературе, усилится ли феодализация общества (и связанные с ним дробление государства, военная диктатура местных "сильных людей", жесткая социальная стратификация, рост религиозного обскурантизма, торжество лженаук, обнищание масс) или все же оно сумеет подняться на ступеньку к реальному капитализму? Исход поединка покажет только время, но пи-ар технологии будут играть в этой битве одну из важнейших ролей.

Размещено: 06.08.04