Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Лайхэ

Вересковый мед


              А мы живем и ловим дождь на лица
              За тех, кто рядом был и не сумел,
              И не сумел, не смог остановиться
              На рубеже восьмого этажа,
              Кто дальше шел, чтобы земли напиться
              До смерти, допьяна, до куража,
              До куража над злом, над липкой ложью,
              Что не сумела душу обобрать.
              А нам, а нам идти по бездорожью,
              И хоронить, и драться, и кричать.
              Кричать за тех, кому не стукнет тридцать,
              Кого не удержали сторожа,
              В ком были силы не остановиться
              На рубеже восьмого этажа.

              С. Лисаченко


Татьяна Ивановна Гуревич, мастер спорта, чемпионка и просто красивая женщина, в свои неполные двадцать пять лет почти для всех была не Таней, не Танечкой и не Танюшей - именно Татьяной Ивановной. Для мужа - Яной. Почему-то такое сокращение принималось благосклонно. Безукоризненно вежливая, но скуповатая на эмоции, она производила впечатление эдакой Снежной королевы, вместо шубы из зимнего облака упакованной в джинсы и элегантную курточку. Продавщица Кларочка втайне все еще надеялась поймать клиентку в благодушном настроении и выспросить, в какой парикмахерской та делает стрижку - простую, но элегантную, с изящно подчеркивающими скулы и высокий лоб "рваными" прядками. Однако побаивалась. Глаза Татьяны Ивановны - красивые, зеленые, умело подкрашенные, - всегда смотрели строго и холодновато, не позволяя перейти границу отношений "продавец - покупатель", да и весь ее вид не располагал к задушевным беседам. Пельмень замороженный, а не человек, раздраженно думала Кларочка, хотя неизменно мило улыбалась и вообще была вежлива и предупредительна. Уж больно стрижка хороша, ведь точно же мастер высокого класса делает... мечта, а не стрижка, такую бы на Кларочкины черные волосы... и длинная Кларочкина шейка будет так красиво открыта... мужики просто отпадут! И все шло по давно сложившемуся сценарию: Татьяна Ивановна подходила к прилавку с очередной спортивной брошюрой, расплачивалась, холодно благодарила и убывала, даже не взглянув на богатый ассортимент других книг, а юная продавщица оставалась завистливо вздыхать и вяло поругивать себя - ну что я за трусиха, ведь не съест же меня дамочка...

Сегодня сценарий впервые нарушился: Татьяна Ивановна прошла не к стеллажу со спортивной литературой, как обычно, а несколько растерянно остановилась посреди зала, вертя головой и задумчиво поигрывая витой застежкой дорогой кожаной сумки.

- Вам чем-то помочь? - Кларочка поспешно обогнула прилавок и зацокала каблучками к покупательнице.

- Если можно... - та бросила теребить сумку и встряхнула своей замечательной стрижкой, отбрасывая с лица светлые пряди. - Мне племяш подарок заказал - что-нибудь из хорошего фэнтэзи...

- А, да ради Бога! - разулыбалась продавщица. - Толкиен, Желязны, Сапковский...

- Благодарю, книжку я уж как-нибудь сама выберу. Вы мне только покажите, где у вас этот отдел.

- Вон туда и направо, - обиженно буркнула Кларочка. Надо ж, умная выискалась, все-то она знает, ты ей только направление задай. Можно подумать, видела она что-то дальше своей полки со всякими профессиональными брошюрками... Вобла сушеная. Жди, станет она с тобой о прическе разговаривать...

...Татьяна Ивановна задумчиво обозревала корешки книг - яркие; фамилии авторов почти все выписаны завлекательным готическим шрифтом. Взгляд невольно зацепился за простые белые буквы на коричневом фоне глянцевой обложки - и вдруг где-то в груди возник маленький холодок, словно от слишком торопливо проглоченного куска мороженого. "Надин Райт. Сын вереска" - гласили эти буквы.

- Переиздание... надо же... - почему-то вслух прошептала Татьяна Ивановна, осторожно касаясь пальцами блестящих корешков - за "Сыном вереска" следовали "Щит ветра", "Оберег пламени", "Полночь клинков" и...

А вот этого я не читала, удивилась она. Впрочем, что удивляться-то, сериалы так и пишутся - пока печатают да деньги платят... "Прощание Крылатых", надо ж... Что из себя эта Надин Райт представляет, Татьяна Ивановна знала не понаслышке, а потому отвернулась и принялась искать среди классики - Толкиен, Желязны, Семенова... Может, "Волкодава" купить? - пора пацану узнать, что фэнтэзи - это не только Крутые Колдуны с Боевыми Подругами, что бывают и умные добрые книги...

И за этими размышлениями поймала себя на том, что почему-то снова пялится на незнакомую книжку знакомой Надин Райт - единственную, которую она тогда, шесть лет назад, так и не прочитала.


* * *


- А где тебя было, позволь спросить? Пока мы тут, высунув язык, переводы искали?

Тар-Мириэль пожала плечами, глядя куда-то в угол. Ллэр подхватилась с кресла, сунула ей под нос мятую шелковую тунику, вышитую серебром:

- Мы тут, значит, прикиды шьем, а тебя как не бывало? А если я скажу, что на Игру ты не едешь, - как тебе?

- Нормально, - та равнодушно глянула на вышивку и снова уставилась в угол. - Ллэр, если ты забыла... На меня нельзя орать.

Ллэр как следует бы тряхнула за такое заявление любого из компании - но тут скрипнула зубами и умолкла. Тар-Мириэль - это Тар-Мириэль, она не из тех девочек, что готовы на любые глупости ради своего лорда - то бишь нее, Ллэр, великой и ужасной. На Тар-Мириэль действительно нельзя орать. И дело тут не в том, что это обернется долгим и матерным выяснением отношений - та просто развернется и уйдет, лишив команду очень даже вкусного козыря...

- Ладно, Мири... Извини. Погорячился... - потерла лоб - отчасти на автомате картинно изображая смятение мыслей, отчасти прикрывая досадливую гримаску. - Кстати, я вспомнил...

- Ллэ-эр!

- Тьфу! - уже искренне рассмеялась Ллэр. - Вечно сбиваешь! Я об Эанельке вспомнила - у девочки глюк на глюке глюком погоняет, а вчера заявила, что хочет имя изменить... Знаешь, на какое? Вэлл.

Мири присвистнула.

- А ты что?

- А что я? Носом покивала. От тебя не убудет, а ребенок поиграется. Все равно через месяц еще что-нибудь наглючит.

- Язва ты, Ллэр, - хмыкнула Тар-Мириэль.

Вэлл была персонажем ее книг - целого сериала, усердно печатавшегося издательством "АСА". О том, что Надин Райт, Надежда Сергеева и Тар-Мириэль - это одно лицо, знали почти все. Ее цикл про людей-нетопырей пользовался довольно широким успехом - в нем было все, и любовь, и грамотно прописанная боевка, и ловко компилированная с Блаватской мистика, и хороший слог, - словом, полный арсенал для того, чтобы книги покупали, как горячие пирожки. Мири откровенно потешалась, глядя, как читатели заглатывают эту псевдопсихологическую муру, однако ради денежки продолжала выдавать двадцать авторских листов в полгода - и приключения благородного до мозга костей крылатого Кейра с не менее крылатой и благородной Вэлл лепились одно на другое, как карточный домик.

И субординацию с ней действительно соблюдать приходилось - брошенное вскользь: "В команде Надя Сергеева" обычно являлось весьма неслабым аргументом. Мастера Игр, организаторы Конов, - все проникались должным пиететом и принимали пожелания Ллэр как аксиому. Мири давным-давно могла бы сколотить свою команду, где все преданно смотрели бы ей в рот, - благо, фанатов хватало, - но вместо этого однажды подошла к Ллэр, только что допевшей очередную песню, и негромко сказала:

- Леди Ллэр... Мне бы хотелось присоединиться к вам. Мне нравится, как вы ведете игру...

Ллэр слегка опешила. Невысокая темно-рыжая женщина в отделанном мехом прикиде смотрелась несколько странно среди населения эльфятника, где уже несколько лет назад появляться в игровом костюме стало моветоном. Здесь пили и били морды; здесь ностальгически вспоминали былые времена и тут же представлялись паспортным именем, здесь редко можно было услышать слово "леди" и почти всегда - "телка"... Здесь было паскудно, но где еще собираться? Ллэр мучительно ждала, когда же наконец родители заберут бабку к себе, освободив однокомнатную квартиру на окраине Москвы - плевать, что однокомнатная, главное, ей, Ллэр, достанется... Бабка Галя пышно справила свой девяностолетний юбилей - бывшая актриса, и сейчас больше, чем на шестьдесят, не тянет, - и как-то случайно вымолвила (это простые смертные говорят, а она - молвит!): "Ох, мне бы должный уход - я бы..." Ллэр захохотала неприлично - и бабка понимающе хмыкнула: "Леночка, я уже страшно старая, мне пора о душе подумать, - но я очень надеюсь, что талант, как генетики и пророчат, через поколение передается..." Последний любовник, кстати, не выдержав бабкиного темперамента, сбежал только лет двадцать назад, - неплохо для старушки? С тех пор бабка Галя жила одна, и отнюдь не потому, что на нее внимания не обращали, - исключительно из личной стервозности. Дедков, облизывающихся на пышную старушку с облаком изумительных серебряных кудрей и васильковыми очами на едва задетом возрастом лице, была масса - но каждого из них бабка приговаривала: "Не Павел!" - и дедки покорно убирались восвояси. Павла, ее почившего аж в шестьдесят пятом году мужа, для нее перещеголять никто не смог. Но теперь бабка Галя вдруг решила, что дочь должна поучаствовать в ее судьбе - то бишь предоставить ей в своей четырехкомнатной квартире площадь и полную заботу ("Так, шампуни у меня самые простые, которые с лопухом или крапивой... а вот бальзамы..."), разобрать гардероб ("Леночку позови, сейчас же мода шестидесятых опять наверху") и полностью обустроить новое гнездышко ("До-оча! Мои старые кости хотят ортопедического матраса!") Мать, ни словом не мявнув, понеслась на поиски означенного матраса, а Ллэр тихо возликовала: кажется, квартира таки светит... и на Поганище можно будет выбираться исключительно помаяться ностальгией при хорошей погоде, а для постоянной тусовки использовать собственные квадратные метры, где не шляются толпы ненужного народа и не шмонают менты... Короче, настроение было радужным.

И вот приперлась эта девица, деловитая донельзя, - что ей, общения не хватает? В иное время Ллэр могла и послать, но сегодня в предвкушении скорого переезда была доброй и пушистой. Такой, что сама удивлялась.

- Ну-у... - протянула она. Это "ну-у", как показала практика, ни к чему не обязывает, но в то же время и человека не обижает - так, проявление легкой отстраненности...

Девица в сине-меховом прикиде улыбнулась:

- Я - Тар-Мириэль, если вы меня еще помните. А еще - Надин Райт.

- Оба-на! - Ллэр моментально вытряхнулась из лениво-дремотного состояния. Надин Райт, автор хорошо раскрутившейся книжки "Сын вереска", по которой кое-какие девочки уже начали ловить глюки... Да, теперь она вспомнила эту рыжую - год назад на менестрельнике встречались, только тогда та держалась надменно и вызывающе, а сейчас - эдакая вполне дружелюбная обаяшка.

- Та-ак... Ну-ка, отойдем, - сунула тетрадку-"склерозник" одной из своих девочек, взяла под локоток Надин. Отошли к грязно-белым ступеням библиотеки. - Значит, "Сын вереска" - это?..

Надин Райт пожала плечами:

- Мое. Только это - ерунда. Ллэр, я читала твои - извини, что на "ты", - стихи. Цикл про город. Знаешь, они - настоящие. Поэтому - прошу. Я хотела бы быть в твоей команде.

И - взгляд. Не просящий, не заискивающий. Прямой и спокойный, полный сознания собственной силы. Взгляд прирожденного лидера... но почему она ищет стаю? Похоже, просто чтобы не быть одной и то же время не возлагать на себя лишнюю ответственность... То ли хитрая, то ли ленивая.

- Знаешь, - Ллэр сделала вид, что задумалась, - мы - эльфы. Старшая кровь. Ты хочешь попытаться быть одной из нас?.. Да, извини, что я тоже на "ты".

Но рыжая, вопреки предположениям, не смутилась. Белозубо улыбнувшись, кивнула:

- Почему нет? Если тебе так удобней, пусть - Старшая кровь. Леди Ллэр, тебе не кажется, что будет неплохо, если я окажусь одной из вас?

Ма-ать, она же писательница... и, в общем-то, уже даже раскрученная... И ведь, что характерно, не свою команду собирает, - к ней, Ллэр, просится! Грех такое упускать...

Все-таки - но больше уже для понту, - бросила:

- Хорошо. Беру. Но - лорд Ллэр. Это - понятно?

- Не-а. - Надин широко ухмыльнулась. - Непонятно. Совсем. Можно, я типа глупая и наивная буду?

Ллэр хотела было привычно возмутиться - но, глядя в карие, в зеленую искорку глаза, вдруг неожиданно для себя рассмеялась:

- А черт с тобой! Будь!


Команда была в тихом восторге от своего лорда - сама Надин Райт у него с руки ест! Писательница оказалась дамой вполне свойской, излишние восторги в свой адрес пресекала и не ломалась, когда ее просили подкинуть почитать что-нибудь из неопубликованного. И все-таки она оставалась Надин Райт, несмотря на более ею любимое имя Тар-Мириэль, для узкого круга сокращенное до Мири. Лорд Ллэр - высоко и далеко, и Тар-Мириэль лишь на полшага позади него - такова диспозиция, установленная лордом, а кому не нравится - никто не держит. Нравилось, впрочем, всем.

На самом-то деле Ллэр безумно благодарна была Мири за эти полшага - это для стаи все гладко и неоспоримо, а на деле... Чем лучше она узнавала свое ценное приобретение, тем больше поражалась - ну, какого черта тетке нужно играться во "второй номер", когда стоит только свистнуть - и народ за ней валом пойдет?

- Ты не понимаешь, - терпеливо растолковывала Мири. - Я отличаюсь от обычного тусовочного Васи-Илуватара только тем, что мой ширпотреб публикуют. Создать бомбу вроде "Черной книги" у меня кишка тонка. И кто за мной пойдет? Дурочки мелкие, которые и по "Колобку" глюки ловить готовы? Больно надо.

- Но у тебя же и стихи есть... и песни - классные!

- И что? Нести культуру в массы, как Ирена Пермская? Так, извини, она для людей живет, а я для себя. Господи, да за деньги я продаюсь, неужели непонятно? Видишь - квартира как конфетка, шмотки, опять же...

Ллэр не верила. Квартира у Мири - уютная малогабаритная "двушка" - была отделана весьма и весьма прилично, но без закидонов - никакой супер-пупер техники, никаких золотых унитазов и античных ваз. Нормальная современная квартира - разве что компьютер по-настоящему дорогой, с новомодным плоским монитором. Шмотки тоже хоть и не из сэконда, но и не из бутиков. В чем-чем, а уж в этом Ллэр, взлелеянная бабушкой-актрисой, толк знала. А на скупердяйку, трясущуюся над банковским счетом, Мири была похожа меньше всего - сколько командных пьянок она легко и весело оплатила, нищей студентке Эанель спокойно дала денег на ткань для прикида, да и голодным от нее еще никто не уходил...

- Ладно, - однажды тихо сказала Мири, доведенная до точки очередными приставаниями. - Смотри.

И показала подруге фотографию - мальчик лет шести, крепенький, но с каким-то совершенно отстраненным взглядом мимо объектива...

- Брат, - пояснила она. - Поздний ребенок, мать его в сорок семь родила... Черт его знает, что там у него не зацепилось... Аутизм. Мать с ним в Америке сейчас, у тетки... Там, говорят, такое лечат... А я здесь дрянь всякую пишу, лишь бы покупали - потому что лечение это стоит таких бабок, что ахнешь! Да и жрать им там что-то надо, и тетку с семейством не обидеть, а мать - пенсионерка, учительница бывшая, - знаешь, какая у нее пенсия?

- Слушай, но ты... - Ллэр едва ли не впервые растерялась. - Но ты же талантлива, как... ну, напиши ты что-нибудь, что тебе бы самой нравилось, неужели издатели не возьмут? Ну, в одном издательстве не возьмут - другое с руками оторвет...

Тар-Мириэль зло щелкнула зажигалкой, резко выдохнула дым.

- Я тебе что - Мартин Иден? С хлеба на воду перебиваться, строчить нетленки и ждать, когда золотые горы посыплются? Я-то на хлебе и воде проживу, а вот мать с Сашкой... Пока печатают эту муру - и спасибо, и пусть дальше печатают...

Ллэр творения о крылатом Кейре совсем уж мурой не считала - грамотное фэнтэзи средней руки, пожалуй, в чем-то оригинальное, но, конечно, не Толкиен и даже не Сапковский...

- Мири, - тихо сказала она, - а для себя ты что-нибудь пишешь?

- Пишу, - глухо отозвалась та. - Для себя. Так что - не покажу.

Ллэр хотела обидеться, но раздумала.

- Кому проболтаешься про Сашку - убью, - сказала Тар-Мириэль на прощанье. И как-то у нее это убедительно вышло...


"Я летел вниз, вниз, крылья мучительно пытались развернуться, но усилием воли я приказывал им - рано, рано... Ветер свистел в ушах, клочья тумана рвались у висков, и сквозь этот туман я видел внизу единственное светлое пятнышко - костер...

Мне не успеть.

Но я мчался, я пикировал, захлебываясь ветром, раздирая туман - и не сразу заметил, когда туман стал дымом... Горьким удушливым дымом костра, который чуть было не...


...нож - взмах - веревка - крик толпы...

...язык пламени игриво касается крыла - боль...

...глаза - руки - оттолкнуться от помоста - вверх...


...который чуть было не уничтожил ее - мою Вэлл, мое зеленоглазое чудо, мою мечту..."

- Н-да... - остро отточенный карандаш несется по бумаге внизу блекловато отпечатанного на плохом принтере текста. - Насчет пике - "Джонатана Ливингстона" почитать... Насчет костра... хм... Дурында. Дите малое. Кейр, блин...

Карандаш бойко выводит:

"Благодарю. Не стану говорить о том, что Вы предсказали события - Вы и так наверняка это знаете. Но благодарю за те минуты, что Вы мне подарили..."

Слопает и не обляпается. А Вэлл так и так придется спасти - ну, какой сюжет без возлюбленной главного героя? Так, предыдущая книжка заканчивалась как раз на том, что крылатую красавицу злые люди собирались сжечь как ведьму, стало быть, в начале следующей немножко перепоем подкинутый сюжет - только без "захлебывания ветром" и прочих жемчужин, а в посвящения и благодарности припишем эту девочку - пусть ребенок порадуется... Как ее там по паспорту? Карандаш перелетает на чистый листок, брошенный рядом: "Спросить Ллэр, как зовут Энхо".


Ллэр хохочет.

- Так-таки и предсказал? О-ой, эльфеныш, задницу надрать некому... в Крылатые полез... Пусть будет, как думаешь?

- Не-а... - Тар-Мириэль прикуривает новую сигарету от окурка и отпивает из горлышка пиво. - Пускай дальше эльфует. Наплети что-нибудь... вроде как поймал имманентную связь... на кой тебе эльфей разбазаривать - пригодятся еще...

- Тоже верно...

(Умница Мири, команда-то все-таки - Скоя'таэли, как бы ни перло девочек по сентиментально-героическому "Сыну вереска"!)

- Кстати, эта чуда по паспорту как?

- Таня Бельская. А что?

- Да так, благодарность мявну... Старался ребенок...


"Автор выражает искреннюю благодарность: Татьяне Бельской..."

Девочка вскидывает вдруг ставшие огромными глаза от первой страницы... На лице написано явное "нет слов".

- Книга, как понимаешь, в подарок, - Тар-Мириэль, как всегда, невозмутима, но благожелательна. - Ты многое сделал для того, чтобы она появилась... Еще раз - благодарю. Надеюсь, ты простишь меня, что я не смогла написать здесь твое настоящее имя - издатели, видишь ли...

Взмах синего с меховой опушкой плаща - изящный полупоклон - теперь отойти, оставив Энхо ревниво рыскать по списку прочих благодарностей.

"Оберег пламени" расхватывается на ура, заветная сумма переведена матери, можно на несколько дней расслабиться и забыть о похождениях главного героя... несколько дней, которые она ехидно называет выходными. Дальше - опять за компьютер, высасывать из пальца приключения. Но сейчас - свобода!

- Лорд Веллэрдингельт! Мы сегодня пьем, или день потерян?

Ллэр вскидывает смеющиеся глаза, деланно-разочарованно снимает руку с плеча Талы:

- Дитя мое... Завтра в семь?

- Да! - Тала - и вправду дитя дитем, по паспорту шестнадцать лет, по мозгам еще меньше - обожающе смотрит на лорда и восторженно кивает. Лорд позвал ее в гости - ее одну! И он, конечно, обязательно разрулит ее проблемы "по там" - потому что в мире, который она творит, наметились крупные неприятности...

Мири кривит губы. Вдруг - острое, до тошноты: "Гадость..." Ллэр, раскланивающейся со своими девочками, внезапно хочется съездить по физиономии - галантно-приторной физиономии. Впрочем, это только на секунду - и вот снова веселое чувство пусть временной, но свободы, залихватский подсчет - "Та-ак, что берем?", и вдохновенно-неземное лицо Энхо, мелькнувшее где-то с краю - "Упс, девочка глюк ловит!" - только смешит. Сейчас они с Ллэр оторвутся от масс, поймают машину и поедут в квартиру, до сих пор увешанную фотографиями бабки-актрисы, а по дороге зайдут в супермаркет и затарятся на полную катушку, а потом сядут за стол, заставленный вкусностями и свечами - Ллэр обожает красивые фигурные свечи, - и не будет никого, перед кем нужно что-то изображать, и можно хоть до утра говорить о чем попало, пить вино и петь...

Ей двадцать семь, и ей весело.


...- Нарекаем тебя - Рози Гэмджи!

Развеселый хоровод распадается, и новонареченная Рози восхищенно хлопает глазами: как же все здорово, так еще ни разу не бывало... вот - проплясали вокруг, сказали имя, и она теперь - своя! Своя, с именем! И как здорово, что они угадали в ней хоббитушку - хоббиты ей всегда больше всех нравились! А что не Скромби, а Гэмджи, - так это плевать, подумаешь, разные переводы!

На следующий Эгладор она пришла уже в длинной клетчатой юбке, жилетке и блузке с рюшечками. Новая хоббитушка была принята приветливо.

Ей - восемнадцать...


...- Это что за фусня, Аданэль?

- Почитай...

Две девушки. Одна - в клетчатой юбке и соломенной шляпе, другая - в черной тунике и темно-сером плаще.

- А, это где Моргот хороший, а все остальные сволочи?

- Ага, шиворот-навыворот. Оно забавно...

И - двое суток без сна. Днем - учеба, а потом - Книга. Пусть это всего лишь неважная ксерокопия, разлетающиеся странички, но все равно - Книга. И от строчек - от каждой строчки - больно, но боль эта - светлая... даже нет, не так, - пронзительная, острыми лучами звезд осиянная боль, и это не гнилая слезливая патетика, просто - единственные слова, которыми можно назвать ее состояние... Взахлеб - читать до рассвета, до часа, когда застенчиво, словно понимая, что он тут лишний, тренькнет будильник... И - удивительно ясно, даже как будто обыденно: это - правда. Я помню.

И - два месяца спустя - чаша вина по кругу, взмах ножа - кровь на запястье, и взмывающее чувство единения: мы - одно, мы - Твердыня! Черные одежды, тревожный отблеск пламени на гитаре, и песня - к звездам... и кажется, духи лесные безбоязненно выходят в свет костра, чтобы услышать горькую и гордую песнь Не-покорения...

Она - Линхх, Рысь. И она помнит войны и поражения, боль и надежду. Она - оттуда, откуда пришли эти странные горькие песни.

И ей - двадцать.


- В гробу и тапках, - шипит она, яростно затягиваясь дешевой сигаретой. - Если так...

- Что, доигралась? - приятельница спокойно тянет свое пиво. - "Любовь" и "боль" не рифмуются, хоть ты тресни. Хотя в нынешней попсе еще не то услышишь. Думаешь, эта ваша Мадам-вся-из-себя с вами будет до гроба нянчиться? Щаз-з!

- Но мы же... Мы же были - вместе! Тьма великая, все ведь по своим норам разбежались - никому ничего не надо, только понты корявые, кого больше обидели... Да никого не обижали, сами идиоты! За сказками погнались! Память, мля! Черное воинство!

- Ага, слышу речь не девочки, но бабы, - ухмыляется Аданэль. - Глюки - глюками, а стервы - стервами.

- Ну, нет! - с горячностью перебивает Линхх. - За то, что я помню - отвечу. Хоть перед кем - отвечу. Просто...

И, опустив голову, неожиданно тихо прибавляет:

- Просто мы здесь все - не те, кем себя помним. А здесь всем нужна работа, потом муж, потом киндер - и чтобы денежки побольше сыпалось... Это нормально. Мы - здесь. Как ни паскудно, но мы - здесь...

Глубоко затягивается - и вдруг, с циничной ухмылкой, не поднимая глаз:

- А что, может, тоже какой мирок придумать? Чтобы народ проперся? А?

...Она издергана, растеряна и не знает, в какую крайность броситься. Все, что казалось незыблемым, вдруг рухнуло, и уже непонятно, что было правдой, а что - ложью, кому верить, кому смотреть в глаза... А вокруг - насмешливый равнодушный мир, и все против тебя, и остается только оскалить клыки, чтобы ни одна сволочь не подступилась... Для любого цивильного человека - вопросы, которые обычно встают лет в тринадцать. Но на нее это все нахлынуло в двадцать три.


...- Благородная госпожа... - легкий полупоклон. - Я не ошибусь, если предположу, что вы и есть - Надин Райт?

Изящество движений; поклонился так, словно всю жизнь скользил по блистающим паркетным залам, куртуазничая с "благородными госпожами". "Пижон. И позер. Тьфу".

- Ошибетесь. Меня называют Тар-Мириэль.

Никто ее так не называет, сама только что выдумала. Назло всему и всем, назло той девчонке, что звалась Рысью - Линхх. Но - истинно по-королевски вздернут подбородок, зеленоватые глаза обжигают холодом. "Я - королева, ты - вельможа. Маски. Комедия дель'арте, блин..."

- О-о! - обрадовался Шаркун Паркетный. - А меня, досточтимая госпожа, именуют Айканаро. Нет-нет, госпожа, не тот Айканаро... просто - прозвище...

"Тот или не тот - какое из тебя, к хреням собачьим, Ярое Пламя..."

- Но я вижу у госпожи лютню на плече. Госпожа будет сегодня петь?

А она засмотрелась на стайку девчонок возле подъезда библиотеки - плащи с меховой опушкой, беличьи хвосты. Скоя'таэли. Эльфы. Такие же эльфы, как она - нуменорская королева, как этот Шаркун Паркетный - Ярое Пламя. Но им хорошо и весело. И они вместе. "Это очень плохо - вырасти из стаи. Очень. Вне стаи - только одиночество..."

- Будет... - невпопад отозвалась она, продолжая разглядывать девчонок.

Выбросила в урну окурок и пошла обратно в бальный зал. Где уже прекратились всякие минуветы-полонезы и освободилось место на возвышении для менестрелей. Распорядительница бала - председатель весьма известного клуба "Верные", она же по совместительству госпожа Сильмариэн - как раз с этого возвышения и спрашивала:

- Ну-с, менестрели, достойные мастера струны и слова, кто возьмет на себя смелость быть сегодня первым?

- Я, - коротко бросила новоявленная нуменорская королева и, не замедляя шага, принялась пробираться к менестрельскому месту.

Народ притих... За полтора года мало кому известная Линхх успела превратиться в писательницу, автора очень и очень удачной книжки. И стала загадочной личностью: на Линхх больше не отзывалась, на Надин - кривилась, почти всегда молчала и о написанной книге разговаривать категорически отказывалась. Красивая, эффектная, неизменно в темно-синем с серебром и с презрительно прищуренными зеленовато-карими глазами. Что от такой ждать?

- Мое имя - Тар-Мириэль, - холодно. - Дозволь начать, госпожа Сильмариэн.

Председательница кивнула, и любезная улыбка стала чуточку озадаченной. Она помнила восторженную девочку в хоббитской клетчатой юбке, с которой они почти одновременно пришли в тусовку. Помнила "воительницу Линхх" в черном плаще и с неизменным кинжалом за поясом - предметом особой гордости. Стало быть, теперь - Тар-Мириэль...


- Вам не нужно иных королев -
Кроме тех, что всегда прекрасны.
Вы же рыцари: смерть презрев,
Вы идете из басни в басню.


Низкий, глуховатый голос, презрительно откинутая голова... Где ты, девочка Рози Гэмджи?..


Не по сказкам: ведь сказки мудры,
А у басни - мораль из штампов.
Путь прекрасен - к звезде порыв!
Но звезда - настольная лампа.


Где ты, Линхх-Рысь, которая так вдохновенно говорила о звездах?..


Вам не нужно иных королев,
Кроме тех, что всегда печальны.
Как все мило: струны напев,
Замок, ночь и страшная тайна!


У тебя же гитара всегда пела... почему сейчас она болезненно вскрикивает?..


А девчонка грустит у окна...
Коронована! - только на диво
Не-возвышенно так грустна,
И - совсем беда! - некрасива.

Может, память ей - горький гнет,
Может, сердце - златая чаша!
Только рыцарь мимо шагнет:
В мире есть королевы краше...


Зло поет Тар-Мириэль, зло и спокойно, и именно это злое спокойствие - или спокойная злость - не дает слушателям пожать плечами и, переглянувшись, разбрестись курить или просто потрепаться. Слушают... кто с недоумением: почему первая песня - не традиционная здравница, а что-то непонятное; кто - с усмешкой, мол, еще одна страдалица выискалась; кто - напряженно подавшись вперед - задевает песня, ох как задевает! - кто, как госпожа Сильмариэн, грустно разглядывает красивое жесткое лицо; лицо, которое когда-то было таким доверчиво-радостным...


Вам не нужно иных королев,
Кроме тех, что трепетней лани...
Рядом с ланью ты, рыцарь, - лев,
Даже если устал и ранен!

Звонок меч твой и голос - тверд,
Ты бесстрашен, ты - лев, ты - рыцарь,
И клинок кровавый остер...
Ну, а если не лань, а львица?..


Пальцы легко и как-то пренебрежительно пробежали по струнам проигрыш, и госпожа Сильмариэн наконец поняла, откуда эта злость, откуда надрыв этот - Тар-Мириэль попросту нарывалась на скандал. Да, она заявила себя книжкой, вышедшей под псевдонимом Надин Райт, но ей нужно было еще и отыграться - отыграться на всей тусовке, на всех тех, кому она еще недавно так восторженно верила. "Пусть ненавидят - лишь бы боялись..." Э-эх, Надюшка, Рози, Линхх, Тар-Мириэль, крутенькая это дорожка, крутенькая да скользкая... сдюжишь ли?


Дань красивости вам нужна -
Пусть все будет так томно, тонко...
Но не плачет возле окна
Коронованная девчонка.

Усмехнется, слезы стерев,
И забудет прежние страхи...
Вам не нужно иных королев -
Кроме тех, что вас шлют на плахи.


Поаплодировали ей неровно - кто-то от души, кто-то ради приличия хлопнул пару раз. Она коротко поклонилась и стремительно пошла в сторону раздевалки. Тоже абсолютно театральный жест: мол, я вам спела, а что там потом петь будут, мне неинтересно...

- Благородная Тар-Мириэль! - звонкий девичий голос.

Их на импровизированной сцене было двое - одна в узком пестром платье (а вышивка-то ручная...), с многорядным ожерельем, вторая - в мужском костюме, в высоких замшевых сапожках и темно-зеленом плаще, но у обеих - береты, и на них - беличьи хвосты. Скоя'таэли. Те самые, что гуртовались у подъезда...

- Мое имя Ллэр, - представилась та, что в плаще, - если кто не знает. - Судя по тому, как народ заулыбался и зашушукался, знали ее многие. Интересно, невольно подумала Тар-Мириэль, кажется, пока я книжку ваяла, в фэндоме новые авторитеты завелись... - А эта прекрасная дева - леди Энитивьиэль, - нагнулась, галантно коснулась губами руки польщенно заулыбавшейся девочки. - И, госпожа Тар-Мириэль, пока вы еще не совсем ушли, мы хотели бы спеть вам песню... не то чтобы в ответ, но так... - она неопределенно покрутила рукой, - по ассоциации.


"Леди Энитивьиэль" быстро наиграла несколько тактов, словно очерчивая контур будущей мелодии - и вдруг, томно закатив глаза, промурлыкала:


- Десять пуль вам грозят, десять шпаг...


Ллэр пылко прижала руки к сердцу:


- Мне страшней вашей хладности знак!
- Вам и скалы грозят, и волна...
- Мне лишь ваша немилость страшна!


Это даже не песня была - прямо-таки театр двух актеров, и зрители отчаянно старались не хохотать во весь голос, глядя на страсти, которые явно с великим кайфом изображали перед ними эти девицы:


- Королева одна - жертва злобной молвы;
Помогите же, юный мой лев...
- Я уйду и вернусь, как велите мне вы -
Я не знаю других королев!


Да, они напрямую нарушали негласное правило менестрельника - петь только свое, но песня из "Трех мушкетеров" пришлась настолько в тему, Ллэр так уморительно пародировала Боярского, а Энитивьиэль - Алферову, что ни у кого даже мысли не возникло возражать. Только уже под конец, когда эти клоунши раскланивались под бурные аплодисменты, госпожа Сильмариэн бросила короткий взгляд на Тар-Мириэль: ей-то каково, ведь весь эффект девчонки испоганили...

Нуменорская королева хохотала до слез, осторожно утирая уголки глаз, чтобы не размазать косметику.


- Рози... Что с тобой?

Госпожа Сильмариэн - полная, красивая, своей спокойной основательностью похожая на культовые статуэтки времен первобытного матриархата - осторожно тронула старую приятельницу за рукав.

Тар-Мириэль порывисто повернулась - но, против ожидания, никакой резкости не бросила, лишь осторожно поправила на голове подруги выбившуюся кудрявую прядь.

- Не нужно, Аданэль... - только и сказала. Просто и печально. И устало усмехнулась: - А ведь уели меня девочки. Кто такие, не знаешь?

Госпожа Сильмариэн пожала плечами:

- Эльфы...

- Хорошая у них стайка... - задумчиво. - Ладно, Аданэль. Пока. Хотя какая ты теперь Аданэль... Такая же, как я - Рози... Все, - встряхнулась, - правда, пока. До связи.

Шагнула к выходу, натягивая перчатки, - взрослая, чужая... незнакомая.

- Эй... - негромко окликнула Сильмариэн. - Тебя называть-то теперь как?

Быстрый взгляд через плечо, суховатый смешок:

- Да Надей зови...

И - только несколько снежинок закружилось в крохотном предбаннике, а дверь уже закрылась...

И сквозь декабрьскую метель к метро идет женщина. Идет, горбясь и отворачиваясь от холодных уколов снега. Черные джинсы, черная куртка с красивым воротником серебристой норки - первая покупка с гонорара... Прикид надежно укрыт от метели в стильном, тоже черном рюкзачке - второй покупке с гонорара. Это раньше она вовсю рассекала по Москве в прикиде, не стесняясь дефилировать мимо ментов с кинжалом за поясом. Раньше. Теперь-то она из этого ребячества выросла. Теперь-то она взрослая, умница, красавица, писательница и немножко менестрель. Совсем взрослая - двадцать пять осенью стукнуло...


- Нет, Ллэр. Я не поеду.

- Почему? - удивленно. - Ты же говорила, что в июле свободна!

- И как ты себя представляешь меня в виде Нолдэ?.. Ллэр, - мотнула головой, пресекая возражения, - не надо. Я морально с вами, но я не поеду.

- Блин, Мири, почему?!

- Потому что... - Улыбнулась, словно предлагая повернуть все к шутке, но улыбка вышла жесткая. - Потому что. Ну, не хочу Мелькора Морготом звать... Мелькор мне больше нравится. Мырк?

- Ни фига не "мырк", - Ллэр отбросила скомканную тунику и принялась ходить по комнате - три шага вперед, четыре обратно. Почему-то в этой комнате только так и получалось. От окна к стене - три шага, от стены к окну - четыре. - Слушай, я знаю, что ты когда-то с этими... Черными тусовалась. Так ты же сама говорила, что это все фуфло, что ничего, кроме книжек, нет!

- Говорила, - улыбка Мири стала резиновой. - И что? Я просто не хочу ехать на Игру по Профессору. По Сапковскому - пожалуйста, на Кринн - тоже, куда угодно, а на "средиземку" - не хочу. Ну, покапризничать мне охота. Годится объяснение?

- Нет, - буркнула Ллэр. - Мастера хотят тебя в роли Галадриэль.

- Радость моя, у Галадриэль золотые волосы, а еще она здорово шарит в ювелирке и махании мечом. А я?

- А ты - темно-рыжая! - взвилась Ллэр. - У лошадей, чтоб ты знала, такая масть называется "бурая"! А как ты на мечах Тевильдо уделала, я свидетель! А на ювелирку мне начхать - и мастерам тоже! Ясно? Ты хоть понимаешь, что от таких ролей не отказываются?

- Ясно. Тевильдо твой, между прочим, полуторник от шпаги не отличит. А "бурая" - не значит "золотоволосая". Все, Ллэр. Нужна Галадриэль - сама сыграй.

- Я?!

- Ты. Только не надо мне ля-ля про то, что ты женские роли не играешь, потому что это твой имидж подрывает. Если на вокзале в женский сортир ходишь, то и с женской роли не помрешь. Все, хватит. Я на Игру не поеду.

Ллэр вылетела, хлопнув дверью.


...- Леди Галадриэль...

Он был высоким, светловолосым и в первый момент показался Ллэр удивительно красивым. Потом присмотрелась: вроде бы нет, отнюдь не Голливуд, просто лицо... необычное какое-то. И глаза не больно большие, и нос отнюдь не греческий, и скулы широковаты... а все-таки - хорош. И волосы, - какого они цвета? - медового, хмыкнул внутренний голос. То ли красив невероятно, то ли обыкновенен до оскомины... Эх, бабки-актрисы нет рядом, она бы вмиг определила...

Откуда-то сбоку вывернулся Келеборн - но, увидев, что супруга занята, делся. Она поправила широкий рукав платья и постаралась изобразить на лице светскую заинтересованность:

- Я слушаю тебя.

Незнакомец неторопливо заправил за ухо прядь волос. И - вдруг:

- Извини, вопрос не по игре. Я с мастерами списывался, они сказали, что Галадриэль должна играть Надя Сергеева. Она вообще здесь?

Ллэр разочарованно скривилась. Только она, можно сказать, вошла в роль эльфийской принцессы... И вообще, с чего она взяла, что этот парень красивый? Да таких двенадцать на дюжину...

- Нет, - проинформировала почему-то с удовольствием. - Она на Игру ехать отказалась. Сказала, что Нолдэ играть не будет. Что-то передать?

Светловолосый помолчал. Задумчиво прикурил и каким-то очень скучным голосом попросил:

- От Эриона привет передай, если не трудно. У меня телефона ее нет...

И отошел, оставив после себя облачко дыма вкусных сигарет.


Мобильник - хорошая вещь. И как люди еще десять лет назад без мобильников жили?

Роуминг - вещь плохая. Но неотъемлемая от хорошей вещи мобильника. Н-да, сыплются денежки...

- Мири! Тут по твою душу мэн приходил, привет передавал. Сказал, что в виде Галадриэль тебя думал лицезреть. Эрионом назвался. Ему что передать?

Насмешливый жизнерадостный голос Ллэр смолкает - и в трубке повисает тишина. Вернее, не тишина: что-то шуршит и пощелкивает - может, это центы и доллары шуршат и пощелкивают, слетая со счета?

- Мири, алё!

- Спасибо, Ллэр. - Спокойный, совершенно будничный голос. - Передай ответный привет. Как Игра?

- Нормально Игра! На середине! Мири, ему телефон-то твой дать?

Еще несколько секунд шуршания - и опять спокойный, до оскомины, до ломоты зубовной спокойный голос:

- Да не надо, наверное...


- Блин, я вам что, психотстойник на ножках? Я нанималась всяких незнакомцев водкой отпаивать?

Слегка манерное слово "незнакомцев" в сочетании с предыдущим "блином" звучало забавно. В ином случае Мири бы хмыкнула - сейчас хранила гробовое молчание и довольно удачно делала вид, что ее предельно интересует процесс установки нового картриджа в принтере.

- Знаешь, сколько он у меня проторчал? Мастера мне осанвэ с Финродом придумали, а я водку пью со всякими придурками! Финрод на стрелку пришел - а я вся перекошенная и перегаром прет...

- А кто был Финрод? - мимоходом осведомилась Мири, защелкивая крышку принтера.

Ллэр решительно встала и оперлась ладонями о крышку стола - так, чтобы волосы загораживали от подруги монитор.

- Финродом, - очень четко и раздельно, - был Тиль из Самары. Только ты в гробу и тапках видала и Финрода, и Тиля, и эту Игру. И я очень хочу знать, какого назгула ты делаешь вид, что тебе этот Эрион пофиг...

- Шестого, - Мири бесцеремонно отодвинула с экрана прядь светлых волос и принялась щелкать "мышкой".

- Что - "шестого"?

- Назгула. Эрион - Шестой назгул. Целитель, между прочим. Ллэр, денься, а? Мне завтра в издательство тащиться, а у меня еще конь не валялся...

- Он тебя любит, - буркнула себе под нос Ллэр, отходя от стола.

- Кто, конь?

- Тьфу! Назгул этот!

- Бывает...

(Щелканье "мышки". Начинает покряхтывать принтер).

- А телефон твой, - мстительно заявила Ллэр, - я ему все-таки дала.

- Ну и фиг с ним...


Они разошлись четыре года назад, когда Мири еще не была ни Тар-Мириэль, ни Надин Райт. И в двухкомнатной квартирке теснились она, мать с Сашкой и Эрион, перебравшийся к ней из своего Новосибирска. Американская тетя настойчиво звала к себе - мол, и Сашку там попробуют вылечить, и Наденька сможет образование закончить... Про Наденькиного супруга, впрочем, слышать не желала: для нее он был "лимитой" и "хапужником", жаждущим московской прописки. Мать ее, в общем-то, поддерживала: незавидный зятек, слесарь по образованию; вместо того, чтобы использовать богатые столичные возможности, калымит на какой-то стройке, ни денег, ни престижу. Можно подумать, о таком счастье она мечтала для своей интеллигентной Наденьки, когда с криками и слезами загоняла дочку в юридический институт вместо театрального, когда рыдала и пачками поглощала валидол, объясняя, что судьба актрисы - это ложиться под любого режиссера за любую мало-мальски приличную роль, а юрист - профессия престижная, денежная и всеми уважаемая. Правда, победу она праздновала недолго: институт Наденька бросила на третьем курсе, а вместо приличного мужа, о котором втихомолку молилась мать, - ну, не обязательно тоже юриста, но солидного, образованного и состоятельного, - привела в дом какого-то... хиппаря, прости, Господи. Да еще и не москвича.

Словом, приглашение Людочки из Америки пришлось как нельзя кстати. Сын нуждался в лечении, а где вы в наше время в России найдете приличных врачей? Конечно, пришлось продать единственное, что позволяло кое-как сводить концы с концами - однокомнатную квартиру, наследство покойного мужа. И как раз в это время - камень с плеч! - Наденька своего, так сказать, супруга вдруг выставила.

Мири никогда и никому не рассказала ни о чем. Ни об аборте, ни о захлестнувшейся намертво безнадежности, ни о том, как оба они пытались выкарабкаться из замкнутого круга безденежья, бытовых дрязг и растущего непонимания... ни о том, как на какой-то мелкой Игре юная и благополучная девочка из соседней команды взяла и весело, залихватски утащила ее мужа в свою палатку.

Три дня спустя она просто молча достала с балкона его рюкзак и принялась аккуратно выкладывать из шкафа вещи. Никаких сцен не было. Не было уже вообще ничего. На пороге, вскидывая на плечо лямку рюкзака, он обернулся и глухо проговорил: "Удачи". "И тебе", - кивнула она.

Но мать радовалась недолго, потому что ни в какую Америку Мири не полетела. Когда за Эрионом закрылась дверь, все стало чужим и чуждым, но почему-то вдруг возникло пронзительное ощущение причастности к единственному, что никогда не предаст и не отступится - земле, по которой она делала свои первые шаги, этой огромной и безалаберной стране, которой она со всеми своими бедами, обидами, несбывшимися мечтами, глупыми надеждами была - плоть от плоти, и она даже не пыталась объяснить это матери - просто каменно молчала в ответ на все слезы, истерики и логические выкладки... И когда мать с братом наконец улетели к благодетельнице Людочке, она собрала рюкзак и вышла на трассу. Она шла и ехала не куда-то, не к кому-то - просто пила взахлеб дорогу, вбирала в себя до капли крымскую пестроту и алтайское разнотравье, ветры оренбургских степей и монотонную величавость мурманских сопок, грибные ароматы Карелии и черемуховое опьянение весенней Украины... Наверное, когда-то давно, в шестидесятые, так выходили на трассу хиппи - как они говорили, "встречать людей". И она встречала людей - пропахших соляркой дальнобойщиков и болтливых торговцев, жалких придорожных проституток и хмурых, закаменевших в незыблемой мудрости безвозвратного старух полувымерших деревень... Ее полтора года носило по впискам, дорогам и бездорожью, пока наконец она не сумела однажды понять: все прошло. Дом снова может стать домом. Нужно возвращаться.

Почтовый ящик был набит газетами и письмами, квартира заросла пылью, телефон отключили. Денег не было. В письмах мать все настойчивее жаловалась, что деньги кончаются и у нее, а благодетельница Людочка вовсе не желает содержать бедную родственницу с больным племянником. Людочка вполне успела забыть эту глупую русскую традицию кормить гостей, сколько бы они ни прожили в доме. Людочка гордилась своим американским гражданством, по-русски говорила со старательным акцентом и, слезно жалея сестру и племянника, не забывала аккуратно записывать их накапливающийся долг за проживание. Но самое главное - тамошние врачи таки твердо гарантировали: Сашку вылечат. Года через два-три он обязательно заговорит, а там развитие наверстает упущенное с огромной скоростью. Сашка сможет к пятнадцати годам стать полноценным человеком... были бы деньги.

И тогда Мири вспомнила, как когда-то зло и насмешливо бросила приятельнице - мол, не придумать ли собственный мирок, чтобы от него все протащились... Терять ей было нечего. Она устроилась на рынок торговать рыбой и засела писать роман.

Через год "Сын вереска" вышел в свет, а мать получила первую порцию денег.

Об Эрионе, неродившемся ребенке и прочем Мири уже не вспоминала. Линхх, доверчивая и влюбленная, таскавшая кинжал за поясом и сочинявшая песни о звездном пути - это было давно и неправда. А Надин Райт вышибала из читательниц слезу с расчетливой и кривой ухмылкой. Ее интересовало только то, чтобы за эту слезу платили...


Игра "Эндорэ" удалась на славу. Леди Ирена, душа и гордость пермской тусовки, принимала поздравления, заверения в вечной любви и со своей стороны клялась на следующий год сотворить нечто не хуже. Ирене верили. Игры, которые она делала, далеко не всегда воспринимались однозначно, но проходными не бывали никогда. Банальные идеи в голову ей просто не приходили, а Игра по падению ордена тамплиеров, на которую она вдохновила народ аж в далеком девяносто третьем году, до сих пор считалась чуть ли не лучшей во всей истории ролевого движения. Интернетовские форумы пестрели восторженными отзывами, все хвалили Ирену и Ко, ядовитый Бранд из Новосибирска, как всегда, пространно рассуждал, что Игры умеют делать исключительно у них и на Урале, а всякие там москвичи-казанцы-питерцы только и горазды пальцы гнуть, с ним ввязывались в длинные дискуссии, которые обычно Ирена и разруливала... в общем, все было как всегда. Из игроков наивысших похвал удостоились Галадриэль и Финрод. Мол, ах, как роли верно поняли, как передали "возвышенный дух мятежных Нолдор", на что Тиль, игравший Финрода, обиделся и накатал длинную мессагу: что не видит в Финроде ничего мятежного, а всякий там "возвышенный дух" пусть изображают какие-нибудь девочки-первогодки, а он для всего этого уже старый и вообще его от восторгов в адрес Нолдор давно и прочно тошнит. Форумчане посовещались и решили, что в Нолдор он ничего не понимает, а Финрода так удачно сыграл чисто случайно. После этого Тиль обозлился уже по-настоящему, обозвал их всех желторотыми толкиенутиками и из дискуссии вышел.

Ллэр, каждый вечер просматривая посвященные Игре форумы, посмеивалась, но сама не вылезала. То, что ее так хвалили, было приятно, но перед своей командой она предпочитала держать скучающую гримаску: боги, ну, какое я мог получить удовольствие от этой роли? Ну разумеется, выручил всех вас, потому что Мири отказалась в последний момент. Но разве Галадриэль - это мое? Фу. Девочки, поначалу громко радовавшиеся хорошей Игре и тому, как удачно сыграла их команда, восторги поубавили. И в самом деле, чему радоваться? Тому, что их лорд вынужден был женскую роль играть? Пошлость какая.

"Веллэрдингельт, приветствую тебя!"

Энхо пробился в командиры лучников, поэтому ему позволено обращаться к повелителю по имени. Для нижестоящих обращение - "мой лорд". По крайней мере, в переписке.

"На одном форуме я сегодня прочитал, что тебя хотят пригласить на городскую Игру по Первой эпохе, и опять в роли Галадриэль. Если ты захочешь как-то отреагировать, вот ссылка. Да расцветут розы Шаэрраведда! Энхо."

Вот так, четко, по-военному. Ллэр хихикает. Суровый вояка Энхо... восемнадцатилетняя Танечка с блеклыми светлыми прядками из-под хайратника и вечно замотанными пластырем пальцами - то тетивой порежет, то иголкой, творя очередной прикид, истыкает. Эта - за своим лордом в огонь и воду. В команду пришла сама, никто не звал. Услышала песню Ллэр про розы Шаэрраведда и прибежала на ближайшем же эльфятнике - с безумными глазами и сакраментальным: "Я тебя помню!" Понесла какую-то фигню - как юный воин умирал от людских стрел, а очнувшись, увидел над собой прекрасное измученное лицо командира отряда, который, оказывается, двое суток раненого эльфа с того света вытягивал. О, какая суровая нежность сияла в этих сапфировых очах, что в яростной битве становились черными, как шерл! И раненый поклялся, что отныне каждый миг его жизни принадлежит синеглазому Веллэрдингельту, и теперь, в этом мире, он, Энхо, не забыл своей клятвы и готов продолжить служение! Ллэр почесала в затылке. Девочка была бестолковой и восторженной, но говорила удивительно правильно, настоящим литературным языком, да и голос оказался - в противовес внешности - необыкновенно приятного бархатистого тембра. Подобное в тусовке встречалось уже настолько редко, что Ллэр быстренько сообразила: упускать - грех; неизвестно, поет ли девочка, но что чтец из нее выйдет изумительный - уже ясно. И, взволнованно распахнув глаза, - действительно синие, только доставшиеся не от прежней инкарнации, а по наследству от бабки Гали, - вдруг сжала плечи девочки, ахнула: "Боги великие... Так ты - Энхо? Лучник Энхо?!" Девочка задохнулась на полуслове, не в силах поверить такому счастью, только быстро-быстро закивала. "Энхо... - голос звучит чуть сдавленно. - Мой самый отважный воин... Сколько лет мы прожили здесь, в этом мире, и не знали, что снова рядом..." Подхватила девочку под руку, подтащила к своим; так же взволнованно, ликующим полукриком-полушепотом: "Братья! Лучник Энхо вернулся!" Новоявленного лучника, конечно, тут же начали "вспоминать", и обалдевшая от восторга девочка влилась в команду в полчаса. Потом, правда, оказалось, что ни стихов, ни песен она не пишет, зато неплохо шьет, собирается поступать учиться на филолога и занимается спортивной стрельбой из лука. Ллэр назначила ее для начала своим глашатаем, а потом, когда та получила наконец третий разряд, определила в командиры лучников. О чем до сих пор не жалела. За третьим разрядом вскорости последовал второй, а там, глядишь, и до КМС девочка добежит... Пригодится. Все пригодится. Ллэр коллекционировала все интересное, перспективное и вообще потенциально полезное, - и пока что команда, собранная с миру по нитке, еще ни на одной Игре не облажалась, а сама Ллэр набирала авторитет в фэндоме и на достигнутом останавливаться не собиралась. Уже четыре года, как "лорд Веллэрдингельт" был одной из самых эксцентричных, но и самых талантливых фигур. Редко когда на ее сольниках не собирался полный зал, почтовые ящики - что обычный, что Интернетовский - были забиты письмами, ей более или менее успешно подражали, ее диски и кассеты разлетались с феерической быстротой... Девушек, избравших мужской имидж, в тусовке хватало всегда, но Ллэр хватило ума не заводить ни однополых связей с многочисленными обожательницами, ни удостаивать слишком нежным вниманием обожателей мужеского полу. Первым было трагически объявлено, что раз уж здесь он, Веллэрдингельт, находится в женском теле, то не дело опошлять высокую идею вульгарным лесбиянством, а вторых она попросту отшивала. Ей вполне хватало Андрея, курьера из ее же офиса, о чем ни одна душа из фэндома, понятно, не знала. Конспирацию Ллэр всегда блюла свято.

И, разумеется, уже практически никто не помнил Назгуленка - пятнадцатилетнюю девчушку в фенечках до локтя и разрисованных "пацификами" джинсах, которая паслась на Арбате в девяносто третьем году и случайно, через мимолетных знакомых, пришла в Нескучный сад... Было несколько "стариков", которые еще изредка удостаивали своим посещением Эгладор, но с ними держался стойкий нейтралитет. Мол, мы старые друзья, но что там было когда-то - ты не помнишь, я не помню, айда пиво пить. Где-то на съемных квартирах до сих пор тусовалась прежняя компания, уже остерегавшаяся называть ее Назгуленком и использовавшая проходное, в каком-то нездравом глюке мелькнувшее имя Тайя, но их мало-помалу, внешне вполне вежливо, Ллэр послала. Там все еще ловили глюки и пили по-черному, курили "траву" и в состоянии расширенного сознания выясняли отношения - то ли друг с другом, то ли между глючными персонажами. Для якобы мужчин в женском теле основным доказательством собственного мужчинства было умение лихо опохмеляться и более-менее успешно бить морду каждому, кто бросит неэтичный взгляд на пышный бюст; среди их дам весьма ценилась истеричность, ну а немногие затесавшиеся туда мужчины по жизни должны были принимать как аксиому весь этот бардак и по мере сил подыгрывать. В общем, однажды Ллэр состроила трагическую мину, сообщила, что Тайя умерла, а ее место занял эльф Веллэрдингельт, и благополучно слиняла. Слава богу, никто в той компании особо не задумывался, в каком месте находится основная личность, одушевляющая это тело, вписку для всяких астральных сущностей, - Елена Бардина, семьдесят восьмого года разлива, на тот момент еще студентка МИФИ. Все, что вынесла из общения с ними Ллэр, кроме стойкой неприязни к "травке" - это основную идею. А) Женщина, якобы помнящая себя в прошлых жизнях мужчиной, своей необычностью быстрее привлечет внимание, и Б) на подобный расклад хорошо ловятся существа позднеподросткового возраста, которым некуда девать собственные комплексы и мечты о чем-то великом. Под руку подвернулся цикл Сапковского про ведьмака. Скоя'таэли, эльфы, мстящие людям за хрен знает когда случившийся геноцид, - вкусная конфета так и просилась в зубы. А зубы у Назгуленка, Тайи, Леночки Бардиной, оказались на редкость крепкими и без малейших признаков кариеса...

Веллэрдингельт - это сводящее скулы имечко она придумывала дня два, прилежно перелистывая все места у Сапковского, где упоминались имена эльфов. Дальше пошло проще. По крайней мере, Энитивьиэль, - девчонку, подбежавшую к ней на менестрельнике после песни о судьбе уцелевших воинов Шаэрраведда с горящим взором и вопросом - "А мне кажется или я вас... помню?!", она "вспомнила" за полминуты. Та, правда, звалась тогда как-то иначе, но уроки бабки Гали даром не прошли - с менестрельника девочка уходила уже с новым именем и взирая на лорда Веллэрдингельта благоговейно...

О Назгуленке не знала даже Мири - вроде как на данный момент ближайшая подруга. Тар-Мириэль, нуменорская королева, писательница и менестрель... она нравилась Ллэр своим ненавязчиво-циничным отношением к жизни, крепостью той прозрачной, но нерушимой стенки, которую она вокруг себя выстроила. Красивая, артистичная и не обделенная талантами, Ллэр привыкла к обожанию - не только девочек, которых она коллекционировала в своей команде, но и тех, кто считал за честь перекинуться с ней, сходящей со сцены после очередного сольника, хоть парой слов. За последние два года Мири была единственной, кого она в своей личной системе координат поставила с собой наравне, хотя в глубине души считала совершенно цивильным человеком. Мири не верила ни в Бога, ни в Дьявола, ни в карму, а на любое высказывание насчет "памяти прошлых жизней" делала такую неподражаемую гримаску, что развивать тему как-то не хотелось. Мири вполне охотно и даже с некоторым шиком писала песни о печальной доле эльфов вообще и Скоя'таэлей в частности, которые исполняла ровно один раз - чтобы менестрель команды Энитивьиэль запомнила мелодию. И посмеивалась потом - мол, говорят, Алексей Толстой своего "Петра Первого" тоже на заказ писал, а книга получилась гениальная... Мири, подметая пол неизменным синим беретом, отвешивала такие великолепные мушкетерские реверансы перед "лордом" при встрече, так восторженно выдыхала: "Славься, мой лорд!" - чтобы уже через пару минут подчеркнуто именовать Ллэр в женском роде, - что ее хотелось пристрелить на месте. Мири, одна из немногих менестрелей, кому Ллэр даже чуточку завидовала, - а когда они садились что-нибудь изобразить в две гитары, слушатели почтительно замирали, не шушукаясь и дыша через раз... Мири, для которой закон был не писан...

Мири, единственная, кроме бабки Гали, кого Ллэр любила.

Ну, не Андрюшу-курьера же любить, который прямое начальство, администратора Лену, даже трахает подобострастно...


Ллэр отвернулась от компьютера, набрала на стареньком телефоне номер. Одиннадцать вечера, но это ерунда... Лорд звонит!

- Да, мой лорд! - нетерпеливая восторженность, попытки придать мелодичному голосу мужскую глуховатость - и тщательно спрятанный зевок; ага, разбудили таки девочку, жаворонок, тоже мне - в такую рань уже дрыхнуть...

- Энхо, - мурлычно-мурлычно, - спасибо тебе за письмо.

Пауза.

- А-а... что? - осторожно.

- Я по твоей ссылке заглянула... У них там здорово... И появилась у меня мысль... ты не сыграешь Келебриан? Понимаешь, там у Галадриэль уже дочка есть, так вот я подумала, что в этой роли больше всего хочу тебя. Ты как?

Кайф какой, скрип мозгов даже по телефону слышен. Лорд заговорил о себе в женском роде! Лорд явно намерен сыграть Галадриэль! Лорд предлагает женскую роль командиру лучников!.. - но, с другой стороны, ведь ему, тьфу, то есть ей, предлагает... типа знак внимания и все такое...

Господи, ну почему они все такие идиотки, вздыхала Ллэр, слушая напряженное сопение в трубке. Ну откажись ты, пошли ты меня матом, спроси, что я сегодня пила, - ну, прояви ты себя хоть как-то, Танечка, кэ-мэ-эс ты мой недоделанный...

- А у меня прикида женского нет...

Упс. Не пошлет меня Танечка, лучник мой Энхо. Потому что какой, к черту, Энхо. Потому что - Танечка. Потому что Танечке больше всего хочется просто быть поближе к кому-то большому и сильному. Потому что у Танечки отец-алкоголик и забитая мать-уборщица, потому что у Танечки все жизненные силы уходят на борьбу за высшее образование, и все, на что ее остается, - это притулиться к чему-то теплому. Каковое теплое, может быть, даст маленькую отдушинку в другой мир - где все честней и правильней...

Танюш, Господи, ну что ты, чуть не вырвалось у нее. Ну, хватит, детеныш, ты же умница, ты же скоро мастером спорта будешь, что ты дурака валяешь?.. Вместо этого оптимистически откликнулась:

- Прикид у Мири возьмешь, ушьешь маленько... Ага?

- Ага, - убито отозвался Энхо.

Ой, боги, какая же я тварь, положила трубку Ллэр. За счет детей развлекаюсь... На хрен мне это все? На хрен мне вообще это все, дедушка Фрейд по мне плачет... Мелькнула было мысль - позвонить снова, уверенным мужским голосом успокоить Энхо, сказать, что это был просто розыгрыш... рука, потянувшаяся было к телефону, ухватила сигареты. Нет уж, сказало второе "я", "я" грамотного и почти профессионального лидера, пусть будет. Команде нужна встряска, а то совсем затухли. Пусть теперь погадают, отчего это лорд, месяц назад плевавшийся на роль Галадриэль, вдруг заговорил о себе с женскими окончаниями... Цитируя классику, "не позволяй душе лениться"!


Мир перевернулся.

Мир перевернулся, и дело тут было даже не в том, что ослепительно прекрасная леди Галадриэль в данный момент хлебала из горлышка дешевый вермут, под общий хохот передразнивая особо отличившихся персонажей только что законченной сессии.

Ребята, делавшие маленькую, но вполне себе качественную городскую Игру по Первой эпохе, совершенно не морочились проблемами, кто из игроков как себя позиционирует по жизни. Им понравилось, как Ллэр сыграла Галадриэль на "Эндорэ", ну и пригласили, а она взяла и согласилась, - все ж просто отлично, кому что не нравится?

Не нравилось Энхо. Не нравилось настолько, что первый разряд пролетел мимо - спортсменка Т. Бельская упорно мазала, да так, что тренер за голову хватался... А потом развернулась и покинула здание родной спортивной школы с единственной мыслью - больше никогда сюда не возвращаться...

Ей, по воле лорда надевшей платье Келебриан, уже ничего не хотелось. Лучник Энхо чувствовал себя преданным. Преданным ради какой-то неясной, но вполне глумливой идеи. Сначала ему казалось, что вся эта затея с Игрой и переодеваниями в женское платье - не более чем шутка лорда. Потом... потом возникла кощунственная мысль, что лорд Веллэрдингельт чувствует себя в роли Галадриэль совершенно комфортно, что ему - ей? - игровые сессии интересны куда больше, чем привычные собрания команды... Собрания, на которых лорд был несколько рассеян, петь отказывался и говорил о себе в женском роде. Энхо честно сыграл Келебриан в нескольких нужных эпизодах, все его хвалили, даже Ллэр похлопала по плечу и торжествующе бросила остальным: "Видали, какие кадры растут?", но... Если бы не эти собрания, если бы не эта отрешенность лорда в нормальной, неигровой обстановке, если бы...

- Мой лорд! - тихо, но отчаянно. Протолкнуться вперед, коснуться крепкого плеча, обтянутого красивой курточкой - Энхо помнил, как сам мотался в магазин тканей за искусственной замшей, как подбирали мех... тогда придумывался парадный зимний костюм лорда, а сейчас из-под этой замечательной курточки цинично болтается подол бархатной юбки! - попытаться хоть на миг заглянуть в глаза... - Веллэрдингельт!

Все получилось. И протолкаться, и плеча коснуться, и в глаза заглянуть... беспечные, слегка хмельные глаза - и...

- Доча, подожди! - Ллэр отмахнулась и снова потянулась за вермутом. - Да вы ржать-то погодите, я сейчас самое вкусное расскажу. И вот тут Финрод мне говорит...

Набухшие водой дешевые китайские сапожки расплескивали снежную слякоть. Взрывная волна хохота ударила в спину - смеялись, конечно, всего лишь над тем, что рассказывала Ллэр, но Энхо и без того чувствовал себя осмеянным и оплеванным.

...Мент, скучно коротавший дежурство на станции "Октябрьская", встрепенулся было, когда мимо него, едва не зацепив плечом, пронеслась худенькая девчушка с кровью на подбородке и совершенно безумными глазами, но она уже впрыгнула в захлопывающиеся двери вагона.

Какая-то толстая тетя с крохотной собачонкой, выглядывающей из-за пазухи, пару остановок с брезгливым любопытством поглядывала на странную бледную соседку, потом деликатно коснулась ее рукава:

- Девушка... у вас... э-э... грязь на подбородке.

Энхо бессмысленно посмотрел на нее, машинально провел по подбородку и прокушенной нижней губе пальцами - и, уставившись на измазанную кровью руку, вдруг дико и жутковато заулыбался...


Есть в жизни счастье, лениво подумала Ллэр, вылезая из ванны и медленно, стараясь продлить минуты кайфа, натягивая на чистые ноги чистые теплые носочки, упрятывая чистое тело в чистый мохнатый халат. Промокшие насквозь замшевые сапожки, придуманные явно не для снежной каши декабрьского эльфятника, вместе с колготками и подмоченной юбкой валялись в углу. Через часик нужно будет найти в себе силы все это постирать-почистить-просушить, но сейчас доползти до дивана... нет, сначала до кухни, кофейку сварить, а уже потом до дивана, где такой замечательный пушистый плед... Никакой команды сегодня не будет, всем ясно дано понять, что лорд изволит желать одиночества, можно не убираться, а в свое удовольствие поваляться с книжкой, а завтра с утра приедет Тала и привезет авоську вкусностей и две авоськи свежих глюков... ну и хорошо, заодно и посуду помоет...

Проснулась она, разумеется, не через запланированный часик и от телефонного звонка.

- Ллэр... - навзрыд ревела в трубку Эанелька. - Ллэр, Энхо...


...Энхо нашла мать - вернулась с работы, разгрузила сумку с продуктами, мимоходом отследила дрыхнущего пьяного мужа, добрела до ванной помыть руки и обнаружила дочь. В воде густо-красного цвета.

"Скорая" приехала на удивление быстро - девчонка еще хоть и слабо, но дышала...


Ллэр почти не помнила, как добралась до дома. Поймала возле "Склифа" частника и прямо в машине отключилась. Стоило, наверное, остаться там - вместе с Талой и Эанелькой, дежурить подле реанимации, но сил не было. Совсем. Она смутно помнила, как сидела, замерев, между Талой и отцом Энхо, трезвым и измученным, как вышел врач и буркнул что-то вроде "Выдохните, жить будет", как давала подзатыльник затеявшей истерику Эанель, как Иван Тимофеевич - отец - беззвучно шептал помертвелыми губами: "Не верю в Бога... но если выживет... слово советского офицера... капли в рот не возьму... только бы жила, Господи...", как после этого взметнулась и молча кинулась к выходу - глотать, глотать сырой зимний воздух, потому что больничный запах раздирал легкие... И самое паскудное - что где-то на запятках тенькала тихонечко гадкая мыслишка: а ведь эта дурища могла и записку предсмертную оставить, мол, "в моей смерти прошу винить Клаву К.", то есть лорда Веллэрдингельта, эти ж дивы не могут помереть без красивостей... И хотя ни один следователь в жизни не докажет, что Ллэр и Елена Бардина - это одно и то же, все равно зябко. Трусость натуральная, мысленно шипела на себя Ллэр и тут же ловила еще более гнусную мысль: если Энхо умрет, хана всему, что я так долго строила. Стаи больше не будет. Не умирай, Энхо, не умирай... какая же я мразь... боги великие, какая же я... не умирай, Энхо.

- Але, красавица, - водитель без лишних политесов тряхнул спящую пассажирку за плечо, - дальше куда?

Зубы скалил. Молодой, наглый... и, видно, привык развозить по домам пьяных богатеек из ночных клубов.

- Дальше - во двор, - Ллэр вдруг глянула на него с такой ненавистью, что водила промахнулся мимо рычага передач. - До гаражей. Там сама дойду.


Она металась по квартире, прикуривая сигарету от сигареты; несколько раз хваталась за телефон - позвонить туда, домой к Энхо, где сейчас с сердечным приступом лежит мать... позвонить... и что тебе скажут? Хорошо еще, матом в пять этажей объяснят, что ты за гнида, а если начнут, обрадовавшись сочувствию, подробно рассказывать, как все было? Сможешь это выдержать, лорд, эльф, мать твою, капитан команды, тварь трусливая?


...Она все-таки дотянулась до телефона. До другого, мобильного. И выдохнула в трубку:

- Мири... Мне очень хреново...

Через сорок минут нуменорская королева была у нее.


Поздний рассвет застал их в классическом расположении - свернувшаяся калачиком под одеялом Ллэр и сидящая на ковре в обнимку с гитарой Тар-Мириэль, у которой глаза уже были не карими и не зелеными, а тускло-серыми от усталости.

Вот теперь все было действительно позади.

И истерика - "зачем, зачем я, такая сволочь, кому-то нужна?!", и стучащая о зубы чашка с наскоро сваренным глинтвейном - "ты пей, пей, а не чашку грызи", и разговор почти до утра, - впрочем, почему почти; если в восемь еще темно - так это зима и паскудная погода...

А еще - они плакали, обнявшись, - навзрыд, сладко, по-бабьи, ни о чем плакали - и обо всем... О разрушенной сказке, об ушедшем доверии, о том, что никто никогда не напишет и даже не скажет - об истинной Памяти, и ни разу не прозвучало слово "глюки"; они просто говорили, говорили... И об Эрионе, и об Андрюше-курьере, и о том, что сказки уже не будет...

Только об Энхо не было сказано ни слова.


Молоденький милиционер с удовольствием втянул носом воздух. От женщины в кожаной куртке с норковым воротником явственно попахивало. Причем попахивало чем-то дорогим, не заурядной бормотухой.

- Лейтенант Чирков, ваши документы, пожалуйста.

- Пожалуйста.

Женщина чуть замедленным, но вполне четким движением извлекла из кармана паспорт.

Н-да, прописка московская. Перегаром, конечно, прет, но никаких неадекватностей в поведении не прослеживается... Отпустить, что ли, пусть дальше чапает? Штучка явно денежная, но такую начнешь на штраф раскручивать - головной боли не оберешься... Была бы еще откровенно пьяная, а тут - даже нарушение общественного порядка не приклеишь, топает себе тетка и топает...

- А ты давно в милиции, Боромир?

Лейтенант чуть паспорт не выронил. А женщина смотрела на него насмешливо блеклыми глазами - и только сейчас он ее узнал, Линхх, пять лет назад певшую сольник на их новосибирском КОНе, только тогда она, вся в черном с головы до ног, с кинжалом за поясом, была такой яростно-юной...

- Женился в Москве, что ли? - глаза, которые - он это помнил очень отчетливо - были зелено-карими, поблескивали тусклой серостью.

- Линхх... - разулыбался смущенно, сунул обратно паспорт торопливо, как пакет с компроматом каким. - А я не узнал... Ну, чего ты так смотришь, - ну, женился, помнишь Люси?

- Помню. И как?

Боромир вытянул из кармана сигарету, защелкал дешевой зажигалкой. Наконец прикурил, суетливо засунул зажигалку в карман:

- Нормально... Ты-то как? Ты ж, вроде, крутая писательница теперь?

Она сухо рассмеялась:

- Ага, круче только яйца. Видишь - на метро езжу. Бабки, наверное, при этом гребу охренительные. Ладно... в пень и в кактус. Нарожали вы там с Люси что-нибудь?

- Ага! Сына. Павел Петрович. Восьмой месяц пошел...

- Ну, мои вам всего ничего и побольше...


Спать. Просто спать. Какой же великий дар всех богов - возможность упасть и вырубиться. Все мысли о прошедшей ночи засовываем поглубже... и - спать. Спать, спать...

...ма-ать!

И почему ж я такая дура, почему не выдернула телефонный шнур из розетки?

- Приемное отделение морга!

- Просьба принять не очень свежий труп.

Мири медленно опустилась на кровать. Она знала - по записям слышала, - что ее голос за последние годы сильно изменился. В звонком и сильном меццо-сопрано появилась, как издевалась Ллэр, "божественная хрипотца". Впрочем, издеваться можно сколько угодно, но крепкий "Кэмел" в количестве полторы пачки в день музыкальный слух, конечно, не меняет, а вот голос портит здорово...

А вот ведь - все-таки узнал...

- А-а.. Ну, здорово...

- Привет, Линхх, - неторопливо. У него-то голос не изменился... интонации тоже. - Как насчет рюмки не-чая?

- Категорически, - и хотелось бы, чтобы это прозвучало не так жестко... или - не хотелось бы? О-ох, ну что за паскудство - позвонить именно тогда, когда она физически не в состоянии, что называется, держать лицо. - Пить я больше не могу... А у тебя что, - ехидно, - вписки нет?

Небольшая пауза.

- Да вписок-то полно, - так же неторопливо. - Пообщаться бы - три года не виделись...

А вот теперь - послать его куда подальше. Со вкусом и с удовольствием. Ибо нефиг...

И, разумеется, она сказала то, что должна была сказать. Драма Эру, блин, Спектакль Эру, и все мы - куклы на ниточках артиста-демиурга...

- Вечером, часам к восьми, подъезжай...


- Привет, - сказал он так просто, словно в очередной раз вернулся домой с работы.

Мири молча отступила в прихожую. Он вошел, ловко и привычно сбросил ботинки - кажется, даже на автомате тапочки поискал глазами там, где они раньше всегда жили - между обувницей и стеной! - не нашел и улыбнулся, протянул тяжеленький пакет:

- Можно тебя цинично поиспользовать? Жрать хочу - страх...

Похудел, подумала Мири, все так же молча утаскивая пакет на кухню. Похудел и постарел. Жестче очертились скулы, возле глаз чуть наметились морщинки. Только волосы - прежнего медового оттенка, яркие, из какого-то иного мира приблудившиеся волосы...

В пакете оказался шмат мяса килограмма на полтора, два лимона, бутылка хорошей водки и банка маслин. Маслины были черные, толстые, с косточкой. Какие она всегда любила. Не забыл, стало быть...

От буханки прожитой жизни вдруг отвалился ломоть толщиной в четыре года... Кухонька - хоть и отделанная итальянским кафелем, хоть и обставленная компактной удобной мебелью взамен прежних развалюшных буфета-стола-табуреток - снова, как когда-то, наполнялась ароматами телятины в острых специях и хороших вкусных сигарет... и свое место на нынешнем дорогом кожаном "уголке", чуть слева от окна, где раньше стояла табуретка с толстой вязаной подушкой, Эрион вычислил мгновенно. Как и не расставались, подумала Мири - ждала болезненного отклика в сердце, но оно билось вяло, ровно и спокойно. Словно происходило нечто совершенно нормальное и обыкновенное...

Ее передернуло. Ну уж нет, хватит с нее этого театра двух актеров. Ностальгия - страшная сила, конечно, но - к черту. Не для того она полтора года шатаний по стране и еще год потом питалась картошкой и курила "Приму", чтобы теперь вот так доверчиво ахнуть в эту самую ностальгию...

- Линхх, - неторопливое отточенное движение - зажигалка к сигарете, с одного щелчка вспыхивает огонек... ей когда-то так нравилось смотреть, как он прикуривает, да и вообще - как он двигается; неспешно и очень точно, словно по заранее выверенной схеме. - Это ничего, что я водку таки притащил?

- Нормально, - она пожала плечами, зашерудила на сковородке деревянной лопаткой. - Только вот гулять не пойдем. Меня сегодня утром ваш Боромир чуть в обезьянник не упек...

Эрион изумленно поднял брови.

- Безобразия нарушала? Водка пить, земля валяться?

- Пить коньяк, ехать домой... У нас тут такая дрянь вышла...

И мало-помалу, помешивая на сковородке упоительно пахнущее мясо, рассказала ему все - с начала и до конца, от выхода "Сына вереска" до попытки самоубийства придурочной Энхо... С ним было легко говорить - слушать он умел как никто.

Если тема ему интересна, вовремя напомнила себе Мири.


Они проговорили всю ночь. О себе Эрион рассказывал скупо - да, живет в Питере, снимает комнату в коммуналке. Окончил курсы верстальщиков, на жизнь хватает. Нет, не женат. Пару раз в год выезжает на какой-нибудь Кон или Игру. А ты в прошлый раз в Казани была? - надо же, не встретились... В Москву выбрался на два дня - развеяться, старые связи поворошить, задолбало видеть только монитор да рожу начальника.

- Эрион, - вдруг спросила Мири, - я что-то не вспомню... Лет-то тебе нынче сколько?

- Так, - он совершенно искренне задумался. - А год у нас какой? Ага... Значит, тридцать один.

Мири тихо фыркнула. Когда-то, еще во времена их прочной совместной жизни, в ее день рождения он вдруг поинтересовался, сколько же ей стукнуло. Двадцать два, рассердилась она, мол, мог бы и помнить год издания собственной жены. "Надо же, - изумился он, - я почему-то думал, что девятнадцать..."


За окном было уже совсем светло, когда Эрион прикурил очередную сигарету и тихо попросил:

- Рыська... Не проводишь меня?

Она помедлила. За всю ночь в душе не ни разу шелохнулось ни тоски, ни прежней нежности - сидели с хорошим давним знакомым и сидели... А вот - назвал старым дурацким прозвищем, и горячий ком шибанул в горло - слезы навернулись, и она ниже склонилась над раковиной с грязной посудой. Только поставив вымытую до скрипа тарелку в сушку - отозвалась ровно:

- Пуркуа бы не...


- Знаешь, Рыська, - задумчиво сказал он, бросив окурок между платформой и подножкой, - а все-таки не могу я без тебя.

Мири подняла на него глаза - ну ничего себе, запоздалое объяснение в давно скончавшейся любви, мыльная опера... Пятитысячная серия "Санта-Барбары"...

- Мне без тебя тоже хреново, - ответила она искренне.

Эрион засмеялся и легко чмокнул ее в нос:

- Ты звони, рысистая...И пиши... А там... поглядим, а?

- Поглядим, - подтвердила она, тихонько удивляясь спокойному умиротворенному теплу, поселившемуся большим пушистым помпоном где-то под ребрами. - Все глаза просмотрим...

Ниточка - тонкая, прозрачная... невозможная... не порвись... Вдруг знакомой болью свело скулы, но теплый помпон в груди лишь шелохнулся - и снова улегся, грея, чуть-чуть щекоча...

Тук. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук... Побежал потихоньку поезд... потянулась ему вслед незримая ниточка... незримая... нерушимая? - бог весть...


Пепельница стремительно переполнялась, но идти вытряхивать было лень. Ллэр тупо гоняла "мышкой" по разным форумам от эротических до фэндомских, почти не вглядываясь в содержание мессаг. Не так уж далеко мы ушли от распоследних убогих гопников, господа. Посмотреть на форум какой-нибудь компании зоофилов и форум Игры - невелика разница, только имена и реалии разные...

Ллэр было тошно. И стыдно - за истерику, за вываленные на Мири неприглядные подробности биографии. Обнажить перед кем-то душу - это всегда тошно и стыдно. Быть собой - нельзя. Ни перед кем. Даже - перед собой. В этом Ллэр на собственной шкуре убедилась еще в те далекие времена, когда становилась из Назгуленка Тайей...

Мири - не спекулянтка чужими тайнами, но плохо, что даже она что-то знает. Очень плохо. Любая твоя искренность - оружие против тебя в руках других. Это Ллэр за годы в тусовке тоже запомнила накрепко.

Конечно, уже через несколько дней в квартире раздастся звонок, и первая партия ее девочек впорхнет в тесную прихожую, на ходу вываливая самые разные новости. И притащится Тевильдо, которого здесь терпят исключительно за песни, и, может, успеет забежать собравшийся в Москву по каким-то своим реконструкторским делам Тиль, и Допплер приволочет два пакета всякой выпивки, и вплывет стройной каравеллой невозмутимо-насмешливая Тар-Мириэль... Не будет только Энхо - привычного, как разношенные тапочки, и такого же блеклого. Энхо, который своей восторженной преданностью больше принижал, чем укреплял авторитет лорда; Энхо, покорно выносившего мусор и бессловесно тащившегося "за еще", возвращавшегося с нагруженной сумкой и тоскливым: "Опять заставили паспорт показывать", над чем веселилась вся компания... Энхо, Танюшки Бельской, которая лежит сейчас в больнице под капельницей, потому что кто-то большой и сильный однажды слишком заигрался... Или, как сказала бы беспощадная бабка Галя, скурвился. Все будет как всегда.

Как всегда.

Всегда.

Навсегда...

Ллэр яростно врезала кулаком по столешнице. Незашторенное окно отразило бледное перекошенное лицо. Навсегда, глумливо подмигнуло отражение. Ты же не найдешь сил сказать честно - девчонки, я мерзавка, я вам врала все это время? Не найдешь. Потому что не будет их - будет пустота. И никакой Андрюша-курьер ее не заполнит.

...А бабка Галя умерла летом...


Тихо, уютно тикает старенький будильник. Неярко светится монитор - специальный приглушенный режим, чтобы глаза не уставали. Экран наполовину покрыт строчками последней главы - еще немножко, еще одно героическое усилие, и все. Дописать патетический диалог Кейра и Вэлл, отправить файл в редакцию и...

Не получается. Не идет текст. Мири с досадой стирает последние строки, закуривает и снова тупо смотрит в экран. Что с ними делать, с этими осточертевшими, отвратительно ходульными персонажами? Герой без страха и упрека и красавица-возлюбленная, которая своими хрупкими ручками и коня на скаку остановит, и голову кому-нибудь оторвет, если в этой голове созрели нехорошие мысли в адрес ее обожаемого Кейра. Дешевка, какая же дешевка, Господи! И ведь, как выражался незабвенный Богдан Титомир, "пипл хавает"... Да еще как хавает, облизывается и добавки просит!

С трудом удержавшись, чтобы не сплюнуть прямо на пол, Мири откинулась на спинку кресла. Не могу больше, вдруг очень отчетливо подумалось. Не могу. Тошнит. Дешевка - да, чтиво для сентиментальных дурочек - да. Только, как выяснилось, порой такие дурочки читают-читают, глючатся-глючатся, а потом берут и режут вены.

Со стены - рука не поднялась выбросить эту фотографию, очень уж здорово снято - смотрела она сама. Венок полыни и колокольчиков на рыжих волосах, рубашка из черной подкладочной ткани, задорные ямочки на щеках и сияющий, совершенно счастливый взгляд. Взгляд человека, ухватившего за хвост мечту. Девяносто пятый год, ХИшка...

Все хотели как лучше, а получилось, разумеется, как всегда. Искали сказку, строили ее вокруг себя, пытались жить в ней... Ничего нового люди не придумывают - и мы когда-то так же попались на эту наживку, черным знаменем размахивали, на звезды засматривались, и эти девочки сейчас... Почему тогда, в девяносто седьмом, никто из нас руки на себя не наложил? Просто истеричности не хватило, а так настрой был самый подходящий... А ведь я тоже сволочь та еще - окрысилась на весь мир, развлекалась тем, что я теперь над этими глюканутыми дурочками, такая большая, умная и пожившая... Мстила за то, что они еще во что-то верят, что еще клыки и когти не отрастили... подыгрывала Ллэр в этом подленьком спектакле... Господи, неужели в этом мире можно жить только будучи человеком цивильным и циничным, и всякие там леди Ирены, культовые личности, сумевшие пронизать реальную жизнь сказочной, - просто исключения, подтверждающие правило?

Мне не отмыться перед Энхо. Девчонка - дура, но она ли виновата, что ее запутали, обманули, растоптали сказку, а я тоже по мере сил и возможностей участвовала в этом непотребстве? Хотя бы тем, что в угоду этим вот романтическим барышням щедро вымазывала героическими соплями каждый печатный лист своей дурацкой эпопеи и ни разу не сказала: девочки, стоп, никаких глюков, я все это придумала от начала до конца... Тем, что на них проверяла: зацепит ли весь этот из пальца высосанный сентиментальный вздор, будет ли книга раскупаться, потому что такие барышни копятся не только в стайке Ллэр, их в каждом городе - как блох на барбоске...

Хватит. Я могу сделать только одно. Я напишу - правду. Как оно все должно было быть, если бы мне не приходилось тянуть резину, клепать книжку за книжкой... Может быть, я потом останусь без работы. Но я напишу. Я напишу то, что знала с самого начала - как погибли, сгорели в кострах инквизиции зеленоглазая Вэлл и ее верный Кейр, последние Крылатые в мире людей, потому что тем, кто крылат, нет места в этой своре двуногих, гордо именующих себя человеками... Это будет по крайней мере честно. По отношению и к персонажам, и к этим девочкам.

"А мы живем и ловим дождь на лица, - медленно всплывало в памяти, - за тех, кто рядом был и не сумел, и не сумел, не смог остановиться..."

Пальцы скользнули на клавиатуру. Она даже не стала открывать новое окно, пусть, еще успеется...

Крупные буквы - прямо под оборванной строчкой недописанного диалога:


ПРОЩАНИЕ КРЫЛАТЫХ


Прости меня, Энхо. Простите меня, девочки.

Иногда нужно вернуться с полдороги и хорошенько поискать в грязи под ногами, где же ты потерял себя...

Ночь медленно ползла за окном, где-то во дворе буянили гопники, тихо светила желтая настольная лампа... Пальцы летали и летали над клавиатурой, в пепельнице дотлевала забытая сигарета.


Телефон не зазвонил - заорал, истерически содрогаясь в трелях межгорода. Где-то краешком промелькнула заполошная мысль - Эрион? - Мири сорвалась, потеряв тапочку, в прыжке схватила трубку...

Это был не межгород - гораздо дальше. Звонила мать. И сегодня она, всегда кичившаяся своей интеллигентной и достойной сдержанностью, ревела как белуга, с всхлипами, по-бабьи, подвывая, смеясь сквозь слезы и лепеча что-то еле внятное...

Мири только через минуту поняла из всей этой какофонии: сегодня Сашка заговорил.

И, оглянувшись на экран, покрытый ровными строчками ее книги, еще ненаписанной, но той, которая будет лучшей, - вдруг глубоко вздохнула и тихо, с облегчением заплакала.

Мало кто в фэндоме поверил бы своим глазам, увидев Тар-Мириэль, Надин Райт - плачущей. Но ведь никто и не видел...


* * *


Обложка у книги была замечательная - в отличие от прочих фэнтэзийных томов, украшенных могучими фигурами Главного Героя и соблазнительными формами Прекрасных Спутниц, здесь был лишь легкий летящий силуэт на фоне темно-рыжего пламени - ускользающе распахнутые крылья, абрис стройного тела и запрокинутой головы...

Хороший художник, оценила Татьяна Ивановна. Впрочем, Тар-Мириэль всегда знала себе цену - со всякими мальчиками от "Фотошопа" работать бы не стала, не тот уровень... Только внизу - кричащая рекламная надпись: "Заключительный роман знаменитого цикла "Сын вереска"!", ну, без рекламы в книжном бизнесе никак...

Тонкие сильные пальцы (малозаметный, но качественный маникюр) легко откинули обложку. Первая страница, как всегда, радовала реверансами и благодарностями.

"Автор выражает искреннюю благодарность:

- Издательству, сумевшему учесть нелегкие жизненные обстоятельства;

- Моему мужу, вдохновлявшему этот труд с самого начала..." - опаньки, и кто ж это у нас вдруг мужем стал? Пальцы несколько раздраженно перелистнули страницу.

"Глава первая" - было написано там, но над этим...

Памяти лучника Энхо - посвящается.


Продавщица Кларочка долго смотрела из-за угла на покупательницу, застывшую с распахнутой книжкой в руках, но тут в магазин ввалилась стайка тинэйджеров, жаждущих очередной серии комиксов, и стало не до светловолосой женщины с отрешенными зелеными глазами и стрижкой, происхождение которой всякий раз не удается узнать...


Спасибо, Мири. Бог знает, почему ты вдруг решила вспомнить ту переглюченную дурочку, из-за собственных фантазий чуть не отправившуюся на тот свет; бог знает, почему ты решила вспомнить ее именно так. Тогда, шесть лет назад, когда я в последний раз пришла в Нескучный сад - уже стриженая, в юбке и с макияжем, ты была единственной, кто не прятал глаза и не бормотал какую-то пошлую чепуху. Я - назло всем - хлопала накрашенными ресницами и складывала перламутровые губы бантиком, меня саму от себя тошнило, но мне нужно было переломить себя, и я напялила этот дурацкий образ девки из подворотни - лишь бы никто не назвал прежним именем... Ты не подошла ко мне тогда. Ты только тепло улыбнулась и как-то совершенно хулигански, так непохоже не тебя всегдашнюю, подмигнула. И я отправилась жить дальше... Я неплохо живу, Мири. У меня есть работа, муж, деньги, и батя не пьет, и мамка, бедная моя замученная мамка, уже не носится с ведром и шваброй по подъездам...

Спасибо тебе, Мири - спасибо за твою теплоту к лучнику Энхо, наивному, смешному и восторженному, который умер вовсе не под стрелами злодеев-врагов, а в кровавой воде в грязноватой ванной с осыпавшимся кафелем...


... Мастер спорта по стрельбе из лука, чемпионка и просто красивая женщина Татьяна Ивановна Гуревич, в девичестве Бельская, неторопливо поставила книгу на полку и, захватив давно примеченный первый том "Волкодава", ровной походкой направилась к кассе.

Продавщица Кларочка с удивлением увидела, что на левом глазу покупательницы чуточку поплыла тушь.

И опять не решилась спросить про стрижку. Хотя, наверное, именно сейчас Татьяна Ивановна ответила бы на любой вопрос.

? - октябрь 2005г., Москва


Авторские примечания.

Все герои данного произведения являются вымышленными. Я лишь изредка и очень умеренно позволяла себе использовать некоторые моменты, каковым была свидетельницей в реальной жизни. Также все описываемые массовые сборища типа Игр и менестрельников не имеют никаких конкретных аналогов. Единственная упомянутая здесь Игра, существовавшая в действительности, - это ХИ-95.

Кроме того, я настоятельно прошу не проводить аналогий между мной и кем-либо из персонажей.

Издательства "АСА", насколько мне известно, в природе не существует. Как и клуба "Верные". На случай же, если я чего-то не знаю - все совпадения прошу считать абсолютно случайными.

Для тех, кто не в курсе: КМС - кандидат в мастера спорта. После этого звания идет мастер спорта, еще дальше - мастер спорта международной категории.


Стихи в тексте, кроме фрагмента песни из фильма "Д'Артаньян и три мушкетера", - мои.


От всей души благодарю:

Келе (Ханна Таупекка) - за вычитку, дельные мысли и разговоры.

Ниэннах (Наталья Васильева) - за преподанные уроки жизни.

Таэлиниэн (Эна Ильина) - за пройденные совместно тысячи километров трассы и умение творить сказку наяву.

Ренну (Екатерина Винокурова) - за мысли и поведение.

Линни (тоже Екатерина Винокурова, но другая) - за язвительный юмор, сатирический склад ума и "Большие Игры".

Джем (Ольга Волоцкая) - за обаяние, разговоры на тему и здоровый цинизм.

Моро (Руслан Мингажев) - за ночные посиделки, любовь, теплоту и Мордор-97.

Эйриллин (Наталья Новикова) и Аэглора (Владимир Погонец) - за настоящих эльфов и настоящий Шаэрраведд.

А также всех представителей фэндома, среди которых я уже девятый год существую, играю, думаю и пишу.



Текст размещен с разрешения автора.



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>