Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


Эстера

Серебряная роза

Утро на ролевом коне - это всегда глубокий психологизм с элементами хоррора, а если выражаться изысканнее (и, кстати сказать, точнее), то нечто явственно отдающее не то Маркесом, не то Кафкой. Вечером были хэмингуэевские попойки или смешные любови а-ля Кундера - кому что больше нравится, а мое вялое утреннее воображение упорно раскрашивает вечерние воспоминания в тона, более приличествующие Венечке Ерофееву. О, где вы, златые леса Лориэна?

Окна занавешены шторами (сколько бы плащиков вышло!), а внизу подоткнуты шубами, но из них почему-то все равно дует. Воздух от этого, правда, свежее не становится. Ну почему на конах всегда так мерзко пахнет не то перегаром, не то грязными носками, не то не мытыми после китайской лапши тарелками? Полумрак придает комнате вид не то наркоманской хазы, не то барака для потерпевших после какой-нибудь катастрофы, вроде взрыва литиевой бомбы или пересечения миллиона сфер. Нет, об этом не будем, а то расплачусь.

Времени полдесятого. Электронные часы показывают дату: 5 февраля 20.. Суббота. Второй день кона. Значит, осталось выдержать еще полтора дня непрерывного стресса. Гремучая смесь из незнакомых лиц, алкоголя, одиночества и острого чувства собственной неполноценности. Потом неделю страдать с похмелья и ждать следующего года.

Ежась под тоненьким покрывалом (спальник, дурища, не взяла), перемогаю утренний озноб и думаю о тщете всего сущего. Ленясь даже оторвать свою затуманенную похмельем и недосыпом башку от маленькой и грязной подушки (как бы вшей не нацеплять), оглядываю соседние кровати. Все еще дрыхнут - кто один, кто не один, а кто даже во сне не выпуская из объятий самую верную подругу - полуторалитровую пластиковую бутылку, теперь уже, к сожалению, пустую.

Об алкоголе думаю с отвращением, но знаю, что до конца этого дня таки еще успею нажраться до зеленых чертей, как и подобает доброй христианке. Да и как же иначе, если сегодня у меня день рождения?

При мысли об этом всякое желание спать дальше пропало. Захотелось тоскливо завыть и перебудить всех алкашей в округе: "Двадцать четыре года-а-а!.. Стремушки лохматые-е-е!" Усилием воли подавила это естественное желание, а также непроизвольно подступившие к глазам слезы обиды на весь окружающий мир: истерика будет дома. Никому не интересно, что у меня в жизни ничего не было, кроме неоконченного филфака, нищенской библиотечной зарплаты, книг, тусовочных обломов и неудачного замужества... и, вероятно, ничего больше уже не будет. Да, еще забыла претенциозную кличку, коей назвалась, когда только пришла к ролевикам: Асайя Шотокалунгина. Вот так мне захотелось.

Нет, вру. У меня еще есть моя любимая фенька - "мистическая роза". Католический символ, а я не католичка, но никому да не будет позволено приватизировать символику. Тем более, что символ такой многослойный. Так и ношу - любимое украшение с легким оттенком сакральности. Символ моей, так сказать, избранности... духовного первородства, вот!

...Итак: встану, умоюсь, раскручу бигуди, расчешусь, накрашусь и... И ничего. А что может быть? Разве что вот прямо сейчас подойдет к моей кровати Макс Грабовский - такой известный ролевик, что даже кличкой никакой его не именуют, Макс, и этим все сказано. Прямо-таки высший ролевой бомонд. А на последнем "Колесе времен" был королем Кайриэна, этакая, прости Господи, не по-кайриэнски белокурая бестия. Да, подойдет Макс прямо к моей кровати и скажет: "О прекрасная Асайя, ты на всю жизнь покорила мое сердце, хочешь ли ты быть моей женой? (Вариант: "На мою следующую игру поехать Галадриэлью...") Нет, не надо Макса и Галадриэли. Роль Галадриэли я гарантированно провалю, а Макс пусть приходит, если уж ему так хочется, да и на его чрезвычайно лестное предложение я могу, слегка поломавшись, даже согласиться, но позже, позже... когда умоюсь и накрашусь. Так-то сподручнее будет.

Итак, придет Макс любовную речугу толкать, только рот раскроет, а я - уже накрашенная и с причесочкой - посмотрю на него загадочным взором своих ярко подведенных прекрасных глаз и иронически усмехнусь: пусть почувствует себя полным ничтожеством, пусть, запинаясь от волнения, промямлит свои заветные слова, а я только усмехнусь еще загадочнее. А он еще на одно колено встанет, пачкая о местный грязный пол свой непременно белый и парчовый плащик (где он только его возьмет, интересно? да еще и только затем, чтобы тут же превратить в неудобоносибельную грязную тряпку?)... потом поцелует мне руку, я ее брезгливо вытру (мою чистую руку! своими грязными губищами!), а он посмотрит на меня так умоляюще, что я, пожалуй, и умилюсь...

И вдруг... (сколько же "вдруг" есть в этой сказке!) чувствую запах перегара и слышу замогильный (а по сути, просто хриплый с похмелья) голос:

- Асайя, а ты мне фотку с "Колеса Времени" обещала... Где?

Без очков не видя собеседника, по голосу не узнавая и даже не желая подключать единственный аппарат, который у меня всегда варит хорошо - аппарат индуктивного мышления, дабы узнать методом исключения, с кем же я говорю, ибо фотографировала очень многих (защелкала три пленки) - на автомате отвечаю точно таким же замогильным голосом:

- Нашел время...

Настроение, успевшее немного подняться, опять на нуле. Какой кайф испортил, вражина. Я-то только собиралась, наконец-то, благосклонно ответить Максу на его притязания, непомерные даже для его крутости, (...мечты, мечты, такие несбыточные, что иначе чем стебом им никогда не бывать...), а тут пришел какой-то придурок, наверно, маньяк, из тех, что позировали, понявши ковыряло повыше и скорчив смехотворно серьезное выражение лица. Обожаю таких... как дон Румата серую скотинку. Кто хоть это, интересно?

Приглядываюсь получше и узнаю... хм... Макса. Теперь не ему передо мной краснеть и мямлить, а прямо-таки наоборот. Чувствую, как руки холодеют до температуры чуть повыше трупной, а в груди (вернее, в желудке) начинает нездорово ломить.

- Я ж тебе по емэйлу посылала, - упавшим голосом, сходя даже не на шепот, а на чуть слышный шелест, продолжаю я.

- Не получал.

- Адреса на mail.ru - специальным указом - за адреса не считать, так, что ли? - вопрошаю несколько деланным тоном риторически, стараясь, чтобы голос не звучал жалко. - Ну хорошо, сейчас посмотрю, - более спокойно добавляю я, доставая альбомы с фотографиями (вроде все взяла). Не спеша перелистываю, стараясь, чтобы не дрожали руки. - Вот, пожалуйста, - говорю бесцветным, фальшиво уверенным голосом, протягивая фото. Он берет, мимолетно касаясь моей руки - о, без малейшего намека на чувственность! То есть для него без малейшего, а мне - будто спичку к соломе поднесли... совсем взбесилась разведенка без мужика!

И все. А что еще может быть? Ушел, даже спасибо не сказав. Может, заметил, как я волнуюсь и почувствовал себя неуютно? Ага, заметил. Держи карман шире. Какой смысл мужчине приглядываться к женщине, которая ему безразлична? Как в том анекдоте про мужа, жену и противогаз. И то хорошо, что вообще вспомнил о моем существовании и фотку попросил...

...А фотка была хорошая. Вернее, была она самая обыкновенная, какие обычно и получаются на средней дешевизны "мыльницах", но все- таки что-то в ней было. Король Кайриэна на фоне города. Алый бархат и пшеничный чуб (тоже мне, мать твою, кайриэнец). Может, просто сентиментальное чувство, какое всегда бывает, когда глядишь на снимки милых сердцу людей и пейзажей...

О! Это случилось: Асайя заговорила языком Барбары Картленд, хотя уже года полтора как не брала в руки ни одного дамского романа. Неистребим, неистребим мелкий бес сентиментального кича, столь метко и цинично схваченный за хвост современной интеллектуальной прозой, никакой сушеной философией не выкуришь его даже из самых просвещенных мозгов!

А, плевать. Нравятся мне фотки с "Колеса времени" и все. И само "Колесо"! И команда айильцев, к которой я пристроилась буквально за два дня до игры придя на тусовку. Понравилась, несмотря на бардак и поголовное отсутствие костюмов. И наши враги-кайриэнцы, у которых, напротив, дисциплина была железная, а костюмы дорогие и навороченные. Играла я плохо - ну это как всегда - одно утешение, игровуха в стиле "унисекс" (зеленая рубаха, штаны и пятнистый плащик) была вполне приличная, хоть и древняя, как само ролевое движение - ее носил еще Гил, до того, как мы с ним поженились... а было это шесть лет назад. Ну и ладно, кайриэнцы, между прочим, тоже на себя не походили, в разноцветных своих шелках и бархатах больше напоминавшие двор Людовика XIV. Да это для них и не главное - главное, интриги, крутость... победа. Они ж не дивные какие-нибудь!

И черт с ним. Я их люблю не за шелка-бархаты и не за интриги, а просто так. А ведь даже руки бы не подала таким людям лет шесть назад, когда была наивной максималисткой, искавшей в играх прекрасных принцесс, храбрых рыцарей, добрых волшебников и сказочных эльфов. Но это в прошлом. Ведь лето одинаково обожгло нас хвойным жаром, не различая наших привычек и пристрастий. Потому что нас породнило расплавленное небо, пересохшая земля и предосенняя желтизна, еле видная в кронах деревьев, как ранняя седина в волосах. Потому что среди них был Макс. Этим все сказано. ("Что сказано-то, дура? Ничего не сказано, ведь ничего и не было" - шепчет мне мое рацио, и я бессильна возразить ему... могу лишь не обращать внимания).

Нет, что-то таки да было, что нельзя рационально описать... только намекнуть, и то - поймет ли кто? Мы только и перекинулись двумя- тремя десятками малозначащих фраз, а каждую из них - хоть впечатывай золотыми буквами на скрижали Завета.

Как мушка в янтаре, навеки застыла картина тех дней: мы в мире и мир вокруг нас. Мы были центром мира, и наша любовь (наша, хоть Макс этого так и не понял - и слава Богу!), безмолвная и безотчетная, связывала все вещи и явления, подобно нити, невидимой, но неразрываемой. Страсть была растворена в воздухе - смолистый аромат Земли, сгорающей от неразделенной любви к Небу.

Какая фотография может передать это? Может, мне вообще надо было уничтожить все снимки с той игры? Ибо что есть фотография? Вечное воспоминание, прикосновение призрачных губ к несуществующему бокалу, сентиментальная пародия на бессмертие, порою милая и драгоценная, но кощунственная, если уже имеешь бессмертие истинное. А я обессмертила себя и Макса своей любовью. Даже если во мне больше ничто не достойно бессмертия, если всему судьба отойти во прах, то вот эта любовь, неразделенная и безмолвная, вечно будет монетой в пепле... серебряной звездой на лбу избранника Фаерии!

("Кого цитируем, гомо сентименталис? В приличном обществе на подобные темы не говорят", - шепчет мне из-за плеча мой внутренний голос, но я отмахиваюсь: мол, заткнись, постылый, не мешай мне отдыхать.)

Потихоньку пробуждается народ, поднимается с постелей, растрепанный и опухший, кипятит чайники и заваривает мерзкую китайскую лапшу прямо в немытых тарелках. Я, так и не раскрутив бигуди, перекусываю (кажется, пряниками) и не чувствую вкуса, мне хочется кататься по полу, орать во все горло, смеяться и плакать… хочется надавать кому-то пощечин и погладить по голове - одновременно… Кончается тем, что я снова заваливаюсь спать. Уж лучше так…

Проснулась часа через полтора. А вот дальше совсем ничего не помню. Помню, что все-таки поднялась с кровати и напросилась с кем-то пить. С кем - в упор не помню. Пили основательно, так что желанное отупение пришло быстро. Было невыразимо приятно сидеть, расслабленно скрючившись в три погибели, и идиотски лыбиться в пространство.

Потом - еще картинка. Бал. Шелка и бархаты, свет разноцветных прожекторов, навязчивая музыка, запахи пота и духов… Откуда у меня бальное платье (розовое такое, декольтированное, в стиле "ампир")? Когда я успела сделать прическу? Неважно, неважно… И (остановись, мгновение, ты прекрасно!) ко мне подходит Макс. Приглашает… Я на пределе, у меня дрожат руки и сердце бьется где- то в районе горла… Конечно же, на первом же шаге вальса я позорнейшим образом наступаю себе на подол и со всего размаху шлепаюсь на пол! Я готова провалиться со стыда, и Макс в открытую надо мной смеется… а я млею от его насмешек… ну, пусть еще скажет, что я неуклюжая! Что я дура! Что я полное чмо! Ну, пусть даст мне пощечину! Ах, Макс, Макс… ну?

Нечетко, как старая фотография - будто уже сотня лет прошла с тех пор - вспоминается лето, "Колесо Времен", моя любовь… Ах, глупости же все это! Вранье. Просто самка хочет самца. Больная самка хочет здорового самца, которому наплевать на бесмертие и космическую любовь.

Обессиленно валюсь на скамейку. На меня не обращают внимания. Пора сматываться. Авось опять удастся найти халявную выпивку?

Выхожу и… Макс властно преграждает мне дорогу - великолепная гора мускулов, торжество животной силы и страсти. Его рука крепко, но не больно сжимает мой локоть. Он шепчет мне на ухо:

- Я же вижу, что тебе хочется. Мне - того же самого. Пошли?

- Да, конечно…

Дальнейшее описывать бессмысленно, и дело не в том, что я не владею даром художественного слова. Страсть, великолепная животная страсть и ничего больше. Миллер, наверное, мог бы ее описать адекватно, но какой в этом смысл?

А после того я почувствовала вялое отвращение и головную боль. Однако мне хватило сил снять с шеи "мистичекую розу" и насильно всучить ее Максу. Ни говоря ни слова - пусть понимает, как хочет. Он не обратил никакого внимания. Видимо, я была даже еще более чужда и противна ему, чем он мне.

Но, несмотря на это, мы заснули обнявшись.

…Утро на ролевом коне - это всегда глубокий психологизм с элементами хоррора, а если выражаться изысканнее (и, кстати сказать, точнее), то нечто явственно отдающее не то Маркесом, не то Кафкой. Вечером были хэмингуэевские попойки или смешные любови а-ля Кундера - кому что больше нравится, а мое вялое утреннее воображение упорно раскрашивает вечерние воспоминания в тона, более приличествующие Венечке Ерофееву. О, где вы, златые леса Лориэна?

Окна занавешены шторами (сколько бы плащиков вышло!), а внизу подоткнуты шубами, но из них почему-то все равно дует. Воздух от этого, правда, свежее не становится. Ну почему на конах всегда так мерзко пахнет не то перегаром, не то грязными носками, не то не мытыми после китайской лапши тарелками? А тут еще и это чужое, омерзительно мускулистое тело рядом со мной. Небритая физиономия да еще и запах перегара. С ума я вчера сошла, что ли - связалась с этим, прости Господи, орангутангом?

Я себе противна: помятое, криво-косо сидящее бальное платье, залитое вином (ну да, так торопились вчера, что даже платье снимать не пришлось…), провонявшее потом, духами со сладким бордельным запахом (откуда у меня такие?) и еще чем похуже… растрепанные волосы, еще сохранившие следы прически и два-три обтрепанных искусственных цветочка, опухшее лицо в пятнах размазанной косметики - черные потеки под глазами, полустершаяся помада, неровно наложенная пудра... Может быть, на это еще можно польститься ночью, когда тр…ся не с кем, но показаться с этим на людях - стыдобища.

Выхожу на улицу, без сил приваливаюсь к дверному косяку. (А гул затих еще где-то среди ночи...) Руки дрожат, во рту мерзкий привкус. Серый свет пасмурного дня разгоняет иллюзии и иллюминации, которым вечером тешилось темное сознание (сон разума рождает чудовищ, не правда ли?), свет разоблачает то, что казалось таким красивым в полумраке. Цветы оказываются бумажками - впервые ли?

"Роза... где роза?" - впервые вспоминаю я, ощупывая декольте. И безнадежно усмехаюсь: как я могу после всего вспоминать про розу? Наверное, Макс в избытке чувств порвал цепочку, и медальон потерялся. Тьфу, я же сама ему отдала! Так сказать, отдала свою хилую душу за чужую роскошную плоть. Причастилась, понимаешь ли, вселенской похоти - за это не жалко и розу отдать...

Зачем? Зачем ему "мистическая роза"? Он же атеист! Да он выбросит ее в мусорку или просто передарит! Это настолько смешно, что я начинаю хохотать - до икоты, до колик, отвратительно вульгарным пьяным смехом.

Отсмеявшись, сажусь на снег и прислоняюсь к стене, нелепо развалив колени. Холодно - но я не мерзну, чувствую лишь отрезвляющую свежесть, перед которой отступают сладостно-омерзительные воспоминания, а мое безобразие становится неважным. Закрываю глаза, а снег падает, оседая на лице, волосах и в глубоком декольте, и не тает... не тает, как будто я уже не живой человек, а давно покинутая телесная оболочка - или наоборот, бестелесный дух, по нелепому капризу принявший облик живого существа.

* * *

- Асайя, а ты мне фотку с "Колеса Времени" обещала... Где?

...И в самом деле - где?..

...Что - где?..

...И почему женским голосом?..

...Хм, а каким голосом должно быть?..

Я лежу на своей кровати в комнате, а перед кроватью стоит Ута Башир, прелестная стервочка из Салдэйи (по жизни - из Красноярска). По слухам, она имеет на Макса какие-то права. Если она сейчас придушит меня подушкой, ее оправдает любой суд присяжных... "Что делаешь - делай скорее," - хочу - как всегда, цитатой - сказать я, но замираю на полуслове... мысль ворочается медленно и липнет, как смола:

"Как я дошла до своей кровати и когда успела накрутить бигуди? Где платье? Сколько хотя бы времени прошло с тех пор, как я беспомощно валялась на снегу, похожая на пьяную шлюху? Что за провалы в памяти?"

Времени 9:35. Электронные часы показывают дату: 5 февраля 20.. Суббота. Второй день кона.

Значит - шевелится в мозгу липкая, медлительная мысль - всего этого не было? Просто сон, видение, утренний кошмар похмельного сознания? Не было ночного разгула - капитуляции бесплотного ума перед бессмысленной плотью, не было утреннего похмелья с привкусом экзистенциализма, не было и самой главной глупости - я не отдавала Максу "мистическую розу" (вот она, на шее, в целости и сохранности). А фотография? Наверное, и ее не отдавала, и вообще, может и вовсе не было здесь никакого Макса.

- Да-да, Ута, я помню. Ты там просто блеск, - натужно щебечу я, доставая альбомы с фотографиями (вроде все взяла). Не спеша перелистываю, стараясь, чтобы не дрожали руки. Так и есть - вот Макс на фоне кайриэнских стен. Алый бархат и пшеничный чуб (тоже мне, кайриэнец, мать его). Но теперь фотография не пробуждает во мне никаких эмоций.

А вот и Ута. Танцует какой-то индийский танец, моделирующий великолепную са'сару, запретную и сводящую мужчин с ума. Это потрясающе. Именно так и должна была бы танцевать са'сару настоящая салдэйка. Бой-баба, умеющая в нужные моменты быть женственной.

- На, вот тебе, - протягиваю ей фотку.

И спохватываюсь:

- Да, а я еще Макса фотографировала. Отнесешь ему?

Ее ошеломленный взгляд заставил меня замолчать.

- Ты что? Его нет на коне. Сейчас ему вообще не до поездок.

- А что?

- Есть такая болезнь - лейкоз называется. Деньги на лечение бешеные, организация оплачивает далеко не все, мы уже скидывались, кто сколько смог.

Болезнь, смертельная в каком-то страшном проценте случаев. Ну что ж... Тем лучше - с кем мне делить память об умершем? Не с Утой же? "Безумно, безнадежно мой - навеки..." - подумала я фразой из Бог весть где вычитанного стихотворения. А еще есть античная легенда об отце, для чьих детей боги сделали самое большое благо - умертвили на месте. Да, я еще одну феньку забыла - души-то бессмертны. Макс, Макс, только дождись меня на полях асфоделей!..

Но приличия есть приличия - делаю дежурно сочувственную мину и прилично случаю вздыхаю.

- О Господи... Но может, завезешь ему, когда вернешься в Крск? Надо же порадовать человека...

Ута смотрит на меня осуждающе, но ничего не говорит, пожимает плечами, берет фото, с минуту еще смотрит на меня и, наконец, уходит.

...Ну почему на ролевых конах всегда так мерзко пахнет не то перегаром, не то грязными носками, не то не мытыми после китайской лапши тарелками? Это смрад начинает душить меня, от него мутится сознание, мне кажется, что и сама я так же воняю - мое одежда, волосы, тело, душа... Да, особенно душа - не точная ли копия вот этой смрадной комнаты? ("Хе-хе, свидригайловская банька с пауками, однако," - комментирует ненадолго замолкавший ехидный внутренний голосок. Я даже не возражаю - пусть издевается, он прав).

Становится совсем невмоготу, и я выползаю в коридор, но там вони не меньше, даже больше, потому что к той же вони еще запах дешевого табака прибавляется.

Выхожу на улицу, без сил валюсь на снег. И, так же, как в утреннем кошмаре (от этого мне, увы, не проснуться), серый свет пасмурного дня разгоняет иллюзии и иллюминации, которым вечером тешилось темное сознание (сон разума рождает чудовищ, помни же это, Асайя!), свет разоблачает то, что казалось таким притягательным в полумраке. Господи, неужто я... Неужто я не понимаю? Макс умирает! А я что? Надеюсь на бессмертие души? Да не верю я в него, вранье это все, не в меру буйная фантазия слишком начитанной особы. "Реальна только смерть," - опять думаю цитатой, только не помню, откуда.

Нет, реально только небо, такое светло-серебристое и пустое. Оно и есть смерть. Белая смерть, Морана. Небо затягивает, облака складываются в смутный абрис розы - точная копия той, что на моем медальоне, а сам медальон неземным холодом прожигает до самого сердца... вот уже все мое тело пронизал этот тонкий серебристый холод. Чувствую, что умираю - это мне придется ждать Макса на полях асфоделей...

Господи, да что же это я? Макс умирает, а я тут сижу и художественно изображаю непонятно что. Да если бы я действительно умирала... Бессердечная дура! Даже не осознаю, какая я бессердечная дура! Макс, Макс, ну что я могу сделать, чтобы ты попал в этот ничтожный процент выздоровевших? Что я должна отдать?

"Самое дорогое," - шепчет внутренний голос, и на сей раз он серьезен.

А что - самое?

Первая мысль: "Роза".

Бережно снимаю медальон с шеи, благоговейно целую розу и поднимаю на ладонях...

- Смотри, Морана, - говорю я серебристому небу, - отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть - мой дух, мое небесное избранничество - взамен за человека, которого ты готовишься взять себе. Соглашайся, богиня, ведь мой дар - ценнее!

И то ли мне кажется, то ли на самом деле бледный луч протягивается с неба и в легкой серебристой вспышке роза поднимается ввысь...

"Мерзавка, дура!" - в бешенстве надрывается мой внутренний голос. Ему уже и слов не хватает, одни эмоции.

А что, если не роза? Книги? Моя душа? Нет, все не то. Не зарплата же, да и сколько ее, той зарплаты... Пусть те, у кого она побольше, переводят на максов счет доллары на лечение...

"Хм," - неопределенно мычит внутренний голос, и такое в нем слышно издевательство, что я не выдерживаю.

Господи, ну как же можно быть такой тормозной? Надо разыскать Уту, спросить у нее номер счета, посодействовать, да и нашим айильцам сказать - авось соберем совместными усилиями хоть на одну ампулу? И надо будет еще позвонить Максу, если он дома... если, конечно, его не утомляют звонки.

Довольно смехотворна вся эта старомодная благотворительность, но лучше, чем бездействие. Чувствую себя намного бодрее. Соображаю, в какой комнате живет Ута. Вприпрыжку взбегаю на третий этаж - к себе, за ручкой и записной книжкой, а заодно и бигуди раскрутить (наконец-то!) - а потом к Уте. То, что я потеряла розу (не то и правда в небо улетела, не то просто в снег свалилась с руки), вспоминаю уже позже, и это меня не волнует - подумаешь, роза! Живого человека спасать надо, а я о безделушках, пусть даже и с сакральным оттенком.

* * *

- Асайя, а ты мне фотку с "Колеса Времени" обещала... Где?

Что-то подозрительно знакомая фраза...

Я открываю глаза... так и есть, Хедин. На сей раз наш, айилец, рубаха-парень и лихой маньяк, но все равно прелесть. Только вот... ага! Времени без двадцати девять, а число - по-прежнему пятое. Значит, визит Уты и все, что за ним последовало - тоже было утренним кошмаром похмельного тусовщика? А интересно, это - тоже сон? Или не в большей степени, чем вся жизнь, обычно называемая "реальной"? М-да, похоже на реальность. По крайней мере, голова соображает быстрее.

- Есть, есть ты у меня аж в трех ракурсах, - приветливо улыбаюсь я. - Сейчас все получишь. - Перелистываю альбом (вроде, все три взяла). Естественно, Ута, лихо отплясывающая са'сару, и Макс, гнущий пальцы на фоне родного города - оба на месте. Надо будет им отдать. И Хедин - вот он, красавец. - А хочешь феньку?

- Хочу, - отвечает Хедин. - Но я на руках не ношу - в бою мешают.

- А она на шею. Смотри! "Мистическая роза" называется.

Я аккуратно снимаю с шеи и протягиваю Хедину свою "мистическую розу".

- Серебро? - недоверчиво спрашивает Хедин.

- Серебро. Можешь потом девушке передарить. Это не страшно, в прежней Системе фенька могла полсоюза обойти. Только где ж та Система...

- А мы - не Система? - обижается Хедин.

- Ну, с тобой никакая Система не соскучится. Берешь?

- Конечно! Вместе с мьёльниром буду носить. А "мистическая роза" - это что? Тамплиерское что-то?

Я рассмеялась.

- Да что хочешь! Что сам придумаешь, то и будет. Символ мудрости, символ смерти, символ глупости, символ жизни, тамплиерский, сарацинский, иудейский, католический... Носи и не заморачивайся. Это же просто фенька! Если ты, конечно, не католик. Для них - это вроде как для православных крест, уважать надо.

- Не католик. Я никаких католиков не знаю, кроме Макса.

- Какого Макса? Грабовского?

- Ага.

Ну, Асайя, даешь. Считаешь, что влюблена в парня, а не знаешь, кто он по вероисповеданию!

- А на вид так нормальный человек, - усмехаюсь я. - И девушек любит, и пиво, и потанцевать...

- А что? - возражает Хедин, демонстрируя эрудицию, накопленную к игре по Варфоломеевской ночи. - Если католик, то ничего! Вот если бы протестантом был...

Нехитрая шутка вызывает у меня почти истерический смех.

Чего я там про Макса понапридумывала? А может, ему тоже феньку подарить? Я даже знаю что - круглую бронзовую фибулу, мне ее Гил в свое время привез. И узор симпатичный - копье и роза, обрамленные узором из виноградных листьев и гроздьев. Я ее не носила - не с зеленым же камуфляжным плащиком носить такую красоту, а для Макса самое то - у него есть шикарный бархатный плащ, и наверняка не один.

Ну что, пошли с Хедином искать Макса. За одним и фотку отдадим. Нашли. Совсем никакого после бессонной ночи. Даже жалко смотреть, как он зевает, бедняжка, во всю свою цивильно-белозубую пасть. И даже на фотку свою посмотрел со страдальческим видом человека, которому никак не дают утолить самую естественную в мире потребность - выспаться.

Однако, как только увидел фибулу - сразу проснулся. И ни здрасте тебе, ни спасибо, а с места и в карьер гаркнул:

- Чья?

- Была моя, будет твоя, - с ледяным достоинством ответствую я. - А мне ее бывший муж подарил еще пять лет назад.

- Кто, Гил, что ли?

- Он самый, - вздыхаю я. Гил - не особенно приятная тема для разговоров, но уж ладно...

- А ты знаешь, что эту штуку у Иньки Новосибирской уж не помню сколько лет назад на коне утащили?

- А точно эту? Фибулы ведь все одинаковые... - сомневаюсь я. Никогда не думала, что Гил еще и ворует - и так слишком много достоинств для одного дивного сероглазого нольдо...

- Узор здесь не стандартный, их таких всего две в природе существует. Мы с Инькой себе парные заказывали, - Макс досадливо машет рукой.

- Парные? - хмурюсь я. - А вторая, значит, до сих пор у тебя?

- Да, - с деланной небрежностью отвечает Макс, как-то подозрительно косясь на меня.

- Так тебе как... и эту отдать?

Я знаю, что он ответит, и боюсь ответа, поэтому продолжаю, опустив голову (то, что при этом мои завитые волосы должны упасть роскошными душистыми волнами мне на щеки, я благополучно забыла):

- Бери, Иньке не отдашь, так еще кому-нибудь подаришь, или самому понадобятся...

- Зачем мне две-то? Себе оставь. Твоя же...

Ну что ж, я так и знала. Даже феньку подарить не удалось... ах Макс, Макс...

- Ну ладно, - тяжело вздыхаю я, - Иньке бы вернула, если б знала, кто это такая.

- Да носи сама, Иньке это сто лет не нужно. Она уже давным-давно из движения ушла.

- А… - неопределенно хмыкаю я. И спохватываюсь. - Ну ладно, пошла я…

…А ведь, если подумать, то это символично. Ведь на фибуле - тоже роза! И - в качестве увеличения плотности эзотерической символики на квадратный сантимерт текста - виноград и копье… И фибулы у нас с Максом - парные. Правда, вышло это совершенно случайно. Случайностей не бывает, но на это совпадение я не возлагаю никаких надежд - будь что будет.

…Но, Господи, если это сон, дай мне подольше не просыпаться!


Текст размещен с разрешения автора.




Обсуждение на форуме



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>