Эарин Форменель В конце войны В это холодное утро, промороженное ледяным ветром с востока, она неспешно прогуливалась по берегу Великой Реки, осматривая пустые безрадостные равнины на другой стороне. В ее собственных угодьях от дыхания войны тоже не все было ладно. Но леса еще стояли, а значит, Враг не смог одолеть ее волю. Только было теперь очень одиноко без подруг в чужих местах, где она бывала раньше очень редко. Там на Востоке и здесь в горах, да и на Севере везде шла война. Война за свободу, за жизнь... Но сколько жизней она забирала в Чертоги Мандоса? А сколько людей шли на нее во имя долга и чести, но вопреки своему желанию, это разве есть свобода? Она не понимала войну и не поддерживала ни тех, кто ее развязал, ни тех, кто в нее ввязался. Лучше бы было мирное, спокойное, размеренное время... А ведь оно и было когда-то... На берегу, на сероватом песке было разбросано много темных водорослей, поднятых со дна вчерашней бурей. Они были навалены кучами на излучинах или повторяли рисунок приливных волн у самой кромки воды. Их предстояло убрать, чтобы пляж стал почище. Завтра она этим займется, а впрочем, почему завтра? Вечная медлительность, свойственная всему ее народу не приносила хороших результатов в это столь быстрое время. Не известно, будет ли завтра вообще... Она с трудом нагнулась и принялась за уборку, напевая под нос какую-то старую песенку. Водоросли были все мокрые и склизкие, работа не доставляла никакого удовольствия, а пела она, чтобы хоть как-то отогнать уныние. За поворотом реки, всего в трех шагах от нее виднелось бревно, опутанное все теми же скользкими растениями. Подойдя ближе, она уже собиралась откатить его в реку, чтобы особо не возиться и не тащить его на себе до оврага, где суждено было гнить всему мусору, но что-то ее остановило. Из-под ила, щепок и водорослей, кучей наваленных вокруг бревна виднелась чья-то тонкая рука. Сначала она подумала, что ей показалось и это всего лишь блик солнца, но нет, наклонясь, она точно убедилась, что это рука, принадлежавшая, несомненно, живому существу. Кожа была светлая и почти прозрачная, длинные тонкие пальцы испачканы речной грязью, запястье стерто в кровь, будто от веревки. Она бросила собранные водоросли и принялась ворошить речной мусор, в желании узнать, кому эта рука принадлежит. И ее взору предстал эльф. В том, что это был именно эльф она не сомневалась, ведь только представитель Дивного народа мог быть столь прекрасен. Тонкая стройная фигура, облаченная, правда, в грязные лохмотья, бывшие некогда дорогими одеждами, простерлась на песке лицом вниз. Ее охватил страх, а вдруг он умер? Осторожно перевернув его, она приложила ладонь к его груди. Дышит, хвала Йаванне, дышит, правда очень слабо. Он был весь изранен и изорван, длинные светлые волосы его намокли и спутались, а бледное лицо казалось безмерно уставшим. Она подивилась, сколь тонкие и правильные у него черты и как он красив, даже для своего народа, даже без сознания и с закрытыми глазами... Любопытно, какого они цвета? Вдруг она резко выпрямилась, аж спина захрустела. Ему же надо помочь, надо обработать раны, привести его в чувства, сделать уже что-нибудь, а не только любоваться. Она бережно взяла его на руки и удивилась, до чего же он легкий. Затем повернулась, позабыв про водоросли, и понесла его к лесу, где под сенью деревьев был теперь ее дом. Уже долго она готовила снадобье из целебных трав с ее любимой поляны. Эльфа она уложила на подстилку из мягкой травы и палых листьев, промыла его многочисленные ушибы и рваные раны. Еще неплохо было бы починить и выстирать его одежду, но у нее не было иглы и ниток. А вот о напитке, что способен вернуть силы, она позаботилась, и сейчас он кипел на огне в глиняном очаге под ее тщательным присмотром. Она долго рассматривала его, любуясь заморской красотой, которую не могли испортить даже эти раны и грязная одежда, стояла рядом, пока не заснула. Разбудил ее чистый голос, звеневший, точно вода горного ручейка, такой необыкновенно живой для ушей, привыкших к тишине: - Доброе утро! Она вздрогнула и открыла глаза. Он чуть приподнялся на локте и, улыбаясь, смотрел на нее ярко-зелеными глазами. Зеленые как молодая листва, как мягкий мох у корней деревьев, зеленые глаза лесного эльфа. У Нолдор они, обычно, серые, а у синдар бывают и такие. И вот он смотрел на нее и улыбался ей, а она сама даже не знала, что сказать. - Ты онт, верно? Даже, скорее, онтица. Ты меня вытащила? Она кивнула. Надо же, даже не испугался, ну, точно лесной. - Как тебя зовут? Как ему объяснить? Он вон как быстро говорит, а у нее имя-то длинное, правда не такое, как у вековых онтов, но все же... - Можно я буду звать тебя Нимбретиль? Ты похожа на стройную березу на поляне в моем родном Лихолесье. Значит, лихолесский... Да, по роду она была ближе к березовым, а имя он выбрал красивое. - Как тебя звать? спросила она и поняла, до чего медленна ее речь и скрипуч голос по сравнению с его музыкой. - Лассеронд, - он склонил голову. - Благодарю тебя за помощь, но к несчастью мне надлежит отправится в путь. Я нужен своим воинам. Он приподнялся, но лишь только ступил на землю, сразу рухнул обратно на ложе. Не шутка, когда у тебя ноги переломаны. - Помоги мне, - слабо попросил он и снова лишился чувств. О, надо ли ему просить! Она днями готова была не отходить от него, сама не зная почему, делать ему перевязки, поить целебными снадобьями, только бы помочь. Его зовут Лассеронд свод листвы в переводе на Весторн. Но он участвовал в той разорительной войне. Пусть и против врага, но разве гондорцы не рубили деревьев из ее родного леса на древки копий, стрелы и луки? Нет, он не гондорец, а эльф, он не рубил. Но разве его рука способна убивать? Нимбретиль вспомнила его улыбку, такую по-детски нежную и мягкую. В ней не было зла, не было воинской гордости. Не верилось, что эльф, способный так улыбаться, некогда держал меч и с призывным криком бросался, не ведая страха, в бой, пронзая железом плоть противника. А пока он спал долго и беспокойно, и онтица выхаживала его. Усилия ее не пропадали даром. Через несколько дней Лас, как она его звала, уже мог сесть, прислонившись спиной к дереву. Он сделал себе из ветки гребень, и теперь его волосы падали ему на плечи золотистыми струями, подобно лучам утреннего солнышка, пробивающимися через густой полог леса. Он оказался очень умелым, а его зажившие пальцы не потеряли ловкости, так что он смастерил иголку из шипа боярышника, сплел нить и починил свое платье. Спустя пару недель Лас уже вставал и ходил, правда, пока не долго. Они гуляли по солнечным рощам, и эльф пел ей прекрасные песни на нолдорине, весторне и даже на Высоком наречии. Он поведал ей, как он попал в плен горным оркам, когда их отряд спешил через Мглистый на помощь сражающимся у Эфель-Дуата. Он умолчал, но онтица догадалась, что орки пытали его, в надежде разузнать о силах противника. Потом что-то случилось. Лас сам не знал, но орки точно сошли с ума, совершенно позабыв о пленном, и тогда он бежал, отправившись вплавь по ручью, бегущему через пороги к Великой реке. Течением его вынесло далеко от тех мест, и он уже не мечтал добраться до берега живым. Он уцепился за какое-то бревно и решил, что воды Андуина принесут его к морю, а там дух его отправится в Валинор. Тогда Лас впервые упомянул о Море, и Нимбретиль сразу стало очень грустно. Но пока эльфу с каждым днем становилось лучше, и они гуляли все дольше. Лас смастерил из ивы маленькую флейту и часто теперь играл своей спасительнице, музыка разливалась по всему лесу, заставляя петь птиц, вернувшихся с севера. Однажды Лас попросил проводить его к восточным границам леса. Он стоял у откоса, а внизу простиралась вытоптанная пустошь, по которой еще недавно маршировали войска. Теперь напоминанием об их присутствии была выжженная трава и видневшиеся то тут то там опустошенные стоянки с покосившимися оборванными палатками. Эльф всматривался в даль, туда, где, покрытые мраком, чернели угрюмые склоны Мордорской ограды. Взгляд его стал мрачен и суров, и Нимбретиль не узнавала своего эльфа, певшего ей песни о заморских лесах. Перед ней стоял суровый витязь с горящими глазами. Но это длилось лишь мгновение. Лас вдруг взглянул на нее так устало и спокойно, точно прощался с жизнью. Ей стало страшно за него. А он тихо улыбнулся и сказал: - Война кончилась. Повернулся и пошел обратно в лес, легко и спокойно. Но все же с того дня что-то изменилось. Лас стал меньше говорить с Нимбретиль, и все чаще пел на мелодичном языке заморских эльфов о нездешних берегах. И вот в одно холодное утро, когда они прятались от промозглого тумана в песчаной пещерке на откосе, Лас промолвил: - Я должен уплыть. Это прозвучало как-то не по-здешнему, словно он уже долго жил за Морем, а теперь хочет вернуться. - Но ты же лихолесский... - в голосе онтицы звучала боль. Лассеронд поднял на нее глаза, точно только что понял, что она рядом. - Да, лихолесский. Я вырос там, но родом я из народа Финголфина. И Зов Валар имеет надо мной непреодолимую власть. Я пообещал родным еще давно, когда провожал их в Гавани, что после войны, если останусь жив, непременно покину берега Средиземья и приплыву в Благословенный Край. Но я так и не поднял оружия против врага, не успел. Печаль терзает мое сердце, я не сыщу более покоя под сводами лесов, здешних или родных. Я должен уплыть... Он замолчал, а Нимбретиль не знала, что ответить. Она слышала о нелегком жребии Перворожденных, обрекающем их разрываться между двумя берегами. И вот сейчас она видела страдания эльфа, которому предстояло сделать этот тяжелый выбор, и ничем не могла помочь. Хуже того, она внезапно для себя осознала, что не сможет вот просто так с ним расстаться, не сможет его отпустить. Шли дни, а взгляд эльфа становился все печальнее. Что-то угнетало его, и он терял силы, как когда был ранен. Он плохо спал, а днем старался быть у воды, там ему было хоть чуть-чуть спокойнее. Нимбретиль не могла больше этого выносить. В тот вечер она позвала его ужинать, но сама к своему кубку не притронулась. Он заметил, конечно, что что-то не так. Прикоснулся к ее белой гладкой руке, заглянул в глаза и увидел нечто странное, точно свет в них померк и ушла глубина веков, делавшая их изумрудными. - Что не так? Она взглянула на него и тихо прошептала: - Возьми меня с собой... - Ты о чем? - Туда, на Запад. Я не могу смотреть, как ты рвешься туда, и держать тебя здесь не стану. Но ты должен понять, Лас, я не смогу без тебя. Предвидя скорую разлуку, я умираю каждый день. Позволь мне плыть с тобой. - Как я могу решать? Только эльдарам открыт путь на Запад, онты родились в Средиземье, туда им дороги нет. - Совсем? - Не я решаю... боюсь, что так. Поверь, и мне тяжело с тобой расстаться, ты так много сделала для меня, но у меня дальше только одна дорога. Я еще сам даже не знаю, как мне уплыть, ведь нужен корабль... - Я помогу! - Чем? Нужна прочная древесина, паруса. Я сам не умею строить корабли, и до Гаваней я не доберусь. Да меня там никто и не ждет. Он затих, и она тоже молчала, потом сказала чуть слышно, точно уже все решила: - У онтов самая прочная древесина, не сравнить ни с буком ни с дубом. - Что ты, и думать не смей, слышишь! Не таким же способом мне плыть в Аман! Нет, ни за что! - Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы ушла печаль, ты мне очень дорог, Лассе, я прошу тебя, обещай, что будешь счастлив. Он уснул на своем привычном ложе под ее незатейливую песенку, напоминавшую больше не мотив, а шепот листвы. А с утра, когда он проснулся в лучах солнца и позвал ее, она не пришла. Лишь лежала у его травяной постели поваленная береза, и в ней угадывались черты Нимбретиль. Эльф долго плакал, упав на белый ствол, и призывая ее вернуться, но она не очнулась. - Ним, зачем ты это сделала? И тут же на ум пришел ответ, прозвучавший в шелесте листвы ее голосом: - Я хочу, чтобы ты был счастлив, обещай. Он не стал даже пытаться делать корабль. Ним о нем позаботится. Он спустил ее тело на воду, взобрался ей на спину, прижался покрепче, и позволил волнам Андуина нести их к Далекому Морю. - Вот видишь, - говорил он, перебирая пальцами ее зеленые волосы, упругие, как молодые березовые побеги, - видишь, мы вместе плывем в Валинор, как ты и хотела. После того, как я прочитала статью "Эльфы и эротика", мне стало по профессиональному обидно, что, якобы, женщина, рассказывающая про эльфов и любовь, писать не умеет. Нет, есть, конечно, и такой класс, но они-то обычно за произведения не берутся. Не станете же Вы утверждать, что Chameleon или Лайхе и та же Primbone, бездарные бумагамараки? Даже если взять представленный образец развития повествования, можно внести столько смысла и чувств, что банальная влюбленность превратится в Возвышенное чувство, исполненное трагизма. Нет, я свое маленькое безобразие таковым не считаю. Здесь я хотела повернуть сюжет в несколько необычное русло, посредством соединения не соединяемого. Ну, может, что и вышло. Одно мне известно точно Еськов не прав! Эльфы самая совершенная раса, но добиться их любви может и человек, и даже онт, если на то пошло, просто в душе не надо быть орком. Himvene Formenel Текст размещен с разрешения автора. return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>