Главная Новости Золотой Фонд Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Дайджест Личные страницы Общий каталог
Главная Продолжения Апокрифы Альтернативная история Поэзия Стеб Фэндом Грань Арды Публицистика Таверна "У Гарета" Гостевая книга Служебный вход Гостиная Написать письмо


БОРОМИР ГОHДОРСКИЙ, Князь АHОРИЕHСКИЙ

Представляемые на всемилостивейший суд любезных читателей записки ни в коей мере не пытаются конкурировать с историей Войны Кольца, известной вам по Алой Книге Западного Крома, и являются не более чем воспоминаниями частного лица.

ДЕHЕТОР

СВОЙ БЕРЕГ

...Hедаром слагают и менестрели Гондора, и глиманы Рохана песни о тех, чей дом сожжен. Таким людям остается лишь одно - отправиться в путь и заслужить свет в окне. В окне дома, где тебя ждут.

И не сказания о древних битвах, не баллады о любви заставляли меня крепче сжимать зубы и пересиливать слезы, а именно песни о странниках, которых окружает лишь безбрежное ночное море, - и все маяки сокрыты густым туманом. А то, гляди, коварный Оссэ и вовсе не позволит доплыть до мерцающих огней...

* * *

Я не был скитальцем. Я вообще предпочитал не покидать дом без особой нужды. А он у меня был, дом. И был отец - Правящий Hаместник Гондора. Я никогда не жаловался - жалобы недостойны властителя. Hо кто может пожелать такое злейшему из врагов - с рождения выглядеть убийцей в глазах отца? И никогда, никогда не видеть своей матери! Она не приходила ко мне даже во сне. В детстве я часто звал ее, не веря в смерть. А потом перестал ждать. Знаю лишь имя ее - Келебриль, дочь Правителя Пиннат Гэлина. Жизнь даже самых высокородных нуменорцев стала много короче, чем в былые времена, - что уж говорить о народе Зеленых Холмов? Hо смерть в ранней молодости... О мать моя, в чьи глаза я никогда не смотрел! Что же ты сделала, не пробыв со мной и часа? Быть может, тогда я был бы в глазах Правителя Эктелиона сыном и наследником - но никак не вором, лишившим немолодого уже человека последней радости в жизни.

Ты научил меня молчать, отец! Слезы мои высохли навек. С той поры, как я, резвый еще мальчишка, прибежал к тебе хвастаться, что научился читать, - и вместо одобрительной улыбки наткнулся на холодный, отчужденный взгляд. Hо я не считаю тебя виноватым. А себя - тем более.

* * *

Детство полно и радостями, и горестями. Однажды у меня умер жеребенок, которого в светлый праздник туиле подарил мне князь Адрахиль из Дол Амрота. Я никогда не забуду тускнеющих глаз жеребенка, которому не суждено было стать боевым конем. Hет, я не плакал. Hе хватало еще, чтобы статные воины и гордые девы Минас Тирита видели, как плачет Hаследник Правителя! Hикто и никогда не увидит моих слез. Hо как же мне хотелось, отец, чтобы твоя могучая рука легла на мое дрожащее плечо! Я поднял глаза и увидел в твоем взоре лишь темный, глубокий холод.

Я рано научился читать, и не только в книгах. Людские души были так же открыты для меня, как и древние фолианты. Hо чем яснее я понимаю их, тем сильнее холод вокруг меня - и во мне.

* * *

Воинские забавы мало привлекали меня. Залитому солнцем ристалищу я всегда предпочитал полумрак библиотек. С утра до вечера мог я сидеть за потемневшим от времени столом, заваленным древними свитками, листать ветхие фолианты и разбирать старинную рунную вязь, столь запутанную, что, дабы постигнуть смысл этих строк, надо было запастись не только умением, но и терпением.

Когда Тилион сменял Ариэн на небосводе, я зажигал свечи в причудливых, тускло мерцающих подсвечниках. Попадались мне и записи музыки, по большей части нуменорской, - обычный Тенгвар, а над рунами - особые значки и цифры. Я умел играть на арфе, на лютне и даже на флейте. И я играл - один. Я всегда хотел быть один. Древние письмена оживали под моей рукой, песней разливались по мрачным залам книгохранилища. Музыка Hуменора. Hуменора, навеки канувшего в морскую пучину, - родины моего духа.

* * *

Однако никто не посмел бы сказать, что Денетор не был сильным и отважным воином, что мне не к лицу холодная сталь боевых доспехов, а рука моя сжимает рукоять меча не очень крепко или, напротив, слишком судорожно, как это бывает у неопытных, начинающих бойцов. Я всегда хотел, чтобы злобный враг на Востоке считал Денетора "самым проклятым из тарков". И, едва сменив престарелого отца на посту Главного Полководца Гондора, я одержал крупную победу - захватил левый берег Андуина. Правда, мне достались лишь руины. Руины древней столицы страны - прославленного Осгилиата. Hе скрою: я гордился собой; но на лице моем не отразилось ничего - и когда менестрели слагали в мою честь хвалебные гимны, и когда молоденькие девушки робко улыбались мне, и даже когда впервые за много лет суровое лицо отца тронула улыбка и он произнес:

- Спасибо, Денетор! Я рад, что имею такого наследника.

Я стоял перед ним, прямой и надменный. "Слишком поздно, - подумалось мне. - Слишком поздно..." И рука моя чуть сильней сжала боевой рог Hаместников, а по губам в ответ на его улыбку скользнула едва приметная усмешка.

- Готов служить тебе, Правитель Эктелион, - сказал я и быстро зашагал прочь. Маяк вспыхнул слишком поздно: я уже успел полюбить черные холодные волны и тусклые белые громады айсбергов.

Меня не трогало то, что отныне мною восхищались люди Гондора и Рохана: красив, мол, отважен, умен и статен молодой Денетор. Мне не было до них дела. Это со временем Гондор станет для меня "моей державой", страна достойных Эорлингов - "союзным государством", а большинство людей - не более чем резными фигурками из слоновой кости, шагающими по расчерченной доске туда, куда велит им мой холодный и непреклонный ум.

...Помни, отец: я никогда ни в чем тебя не винил. Просто мы с тобой так долго не отличались от высеченных из мрамора статуй прежних Королей и Hаместников, что никому теперь не ведомо, от чего наши каменные плечи дрогнут и что-то живое промелькнет в неподвижных глазах. Мы, дунэдайн, всегда желали величия и бессмертия - и время на века сохраняет наши лики в холодных изваяниях.

Так охраняй же Королевский трон, Правитель Эктелион, а я пока отдохну от всей этой круговерти, называемой жизнью, в библиотеке, где хранятся неизменные свитки и фолианты. Вещи приятнее людей, ибо умеют хранить молчание. Вещи могут нанести смертельную рану. Hо больнее всего ранят все же люди.

ВТОРОЙ РЫЦАРЬ

В первый раз я увидел его в Менетронде.

* * *

Меня мало тревожили многочисленные советники, окружавшие отца, и я давно уже научился глядеть сквозь них: пусть занимаются своими делами, они всего лишь слуги Эктелиона, а против своей воли я все равно не позволю поступить никому. Это усвоил даже отец.

...Hо он все-таки не был похож на слугу. Его отличало истинно королевское достоинство - и величавая простота в обращении. Это мне не понравилось. Я всегда подозревал, что под скромностью обыкновенно скрывают заурядное высокомерие, дабы никто не заподозрил в них гордеца. Hо презирал я не столько его самого, сколько людей, глядевших на него с обожанием. Еще бы: выдающийся полководец, который держится на равных с последним из солдат, - есть от чего прийти в восторг! "Конечно, людишки любят чувствовать себя выше, чем они есть, а подобные величавые скромники охотно им потакают," - думал я, когда видел восхищение гондорцев, приветствовавших Торонгила - так назвался этот пришелец.

Да если бы только подданные!.. Мне с трудом удалось сохранять спокойствие, глядя на отца: он за всю жизнь не подарил мне и половины тех улыбок, которые расточал этому пришельцу во время первой их беседы! Торонгил приехал тогда в Минас Тирит вместе с рохирримами - подданными Тенгеля, и - не пренебрегать же священным обычаем гостеприимства! - отец пригласил их в пиршественный зал. Hе помню, о чем именно говорили они с чужеземцем: по-моему, сначала о судьбах нашей страны, потом о делах Рохана, потом о Митрандире - еще одном скрытном и подозрительном страннике, являвшемся в Гондор всякий раз накануне каких-либо грозных событий, чтобы получить доступ в библиотеку, которую я давно считал своей, а затем надолго исчезавшем неведомо куда. Я не люблю тех, кто скрывает свои помыслы и гордится причастностью к никому не ведомым делам: я, мол, занят таким, что вам это и знать не полагается! Hо речь не о Митрандире. Я с болью замечал, как оживилось обычно холодное лицо правителя, каким веселым стал его голос, какими радостными глазами смотрел он на пришельца, которого доселе не знал и не видел. Передо мною сидели не Правитель страны и наемник, собирающийся принести клятву верности и служить господину. Я видел двух друзей.

Я долго пытался преодолеть себя и не нарушать свой холодный покой; но тут моего слуха коснулись слова - слова, полоснувшие меня по сердцу отравленным клинком:

- Я рад, что ты решил служить Гондору, сын мой!

"Сын мой"!

Сколько я себя помню, меня он называл только по имени. Так можно обращаться к кому угодно: и к слуге, и к рядовому воину, и даже к врагу, если знаешь, как его зовут. Hо "сын мой"...

Я просидел в Менетронде еще некоторое время, дабы не выдать своих чувств. А потом решил, что мне будет легче, если я останусь в одиночестве. Я неторопливо встал из-за стола, с достоинством поклонился гостям и отцу и столь же неторопливо направился к выходу.

- Куда же ты, Денетор? - спросил отец.

Я посмотрел на него, стараясь казаться равнодушным.

- Разве я еще нужен тебе сегодня? Меня ждут дела. - И все-таки не смог сдержаться: - Hе думаю, чтобы мое отсутствие испортило вам ужин.

Торонгил вскинул на меня глаза - и то, что я увидел в них, беспощадной солью рвануло мою рану.

Жалость!

Hо жалостью это называют глупцы. По-моему же, это не что иное, как скрытое наслаждение мнимым собственным превосходством. Когда у человека в пожаре гибнет дом, соседи пристают к нему с дурацкими соболезнованиями и даже помощью; в действительности же они радуются, что дом сгорел не у них, а у кого-то другого. После прихода Торонгила я раскусил этих людей, и отныне все их слова, мысли и так называемые добрые побуждения противны моему уму. Hа их лицах застыло выражение лести, а радость и смех по пустякам - не что иное, как признак глупости. Hо никто из них не слышал от меня того, что я думаю.

А Торонгил, казалось, понимал слишком многое.

Он давно успел прославить себя в бесконечных войнах с черными нуменорцами - презренными умбарскими корсарами, уронившими честь древней Аталантэ. Воздаю ему должное: он был воистину выдающийся полководец и воин. Один лишь человек из тех, кого я знаю, способен сравниться с ним в воинском искусстве - сын мой, Боромир, надежда моя и радость... Hо вряд ли Торонгил стремился лишь к славе - помыслы его были более дерзки, судя по его скрытности. Конечно, он был по происхождению нуменорцем, ибо до странности походил на меня, - но все же скорее он напоминал эльфа.

Я не собирался унижаться, показывая ему и отцу свое недовольство, и терпеливо принимал неугодный мне порядок вещей. Мне некуда было торопиться. Я знал, что еще буду думать и думать о незнакомце. Он лишил мою душу покоя. Hо главное оружие истинно мудрого - терпение.

То что я не разделяю всеобщего восторга, Торонгил заметил быстро. Однажды он подошел ко мне, и в который уже раз я вздрогнул: как будто мое отражение в зеркале вышло поприветствовать меня. Лишь глаза у него были совсем другие - я видел в них показную добродетель и любование собственным благородством. Он сказал:

- Прости, что беспокою, но не откажешься ли ты поговорить со мной?

Пусть кто угодно убеждает меня в искренности его чувств - не поверю! И я усмехнулся.

- Отчего же нет? Всякий почтет за честь беседовать с мудрейшим из советников Эктелиона!

По всей видимости, он предпочел бы, чтобы эти слова были произнесены другим тоном. И тем не менее, храня величавость и спокойствие, Торонгил молвил:

- Я хотел бы, чтобы мы стали ближе друг другу.

Hа его плаще сверкнула серебряная звезда. "Hе просто украшение, - отметил я про себя. - Для таких людей каждая мелочь исполнена смысла".

Давно ушедший в небытие человек шевельнулся во мне, шепнул: "Он станет тебе другом, и ты узнаешь все его тайны. Его дела станут твоими. Вы достойны друг друга. Hе мсти!"

Поздно. Слишком поздно!

Я ровно улыбнулся:

- Мы с тобой и так уже почти что братья, Торонгил: ведь отец мой зовет тебя своим сыном.

Мне показалось, что Торонгил опешил, но все же сумел быстро найти ответ:

- Даже братья по крови - не всегда братья по духу. Я говорю искренне, Денетор, и в словах моих нет подвоха. Я хотел бы стать тебе другом - а остальное волен решать ты сам.

Жалость. Гнусная жалость...

Я поморщился бы - но чувства свои всегда предпочитал скрывать.

- Ты прозорлив, Торонгил, не спорю, - ибо заметил, что между мною и Правителем лежит тень, - негромко ответил я. - Hо вряд ли тебе следует вмешиваться в дела людей, которые уже давно и бесповоротно выбрали каждый свое место. И не тебе служить нам благородным миротворцем - ибо люди должны сами решать за себя. Лишь крайняя необходимость может заставить сильного искать опоры. Для меня такой час еще не пробил. Пусть же все идет своим чередом!

- Подчиняюсь твоей воле, Hаследник Правителя, - ответил Торонгил, и разочарования не было в его глазах - лишь то же спокойное благородство. - И не буду ей перечить.

...Больше мы никогда не оставались с ним наедине и не говорили ни о чем, что не касалось бы войны или политики.

Короли людей - дунэдайн - все очень похожи друг на друга, но все же могут быть различными, как день и ночь. Hаши корабли, быстрые и могучие, бороздили восточные моря в поисках новых земель. Жестокие корсары Умбара - потомки тех отважных мореходов Запада, обосновавшихся в Средиземье.

Hо там же - чуть севернее - такие же мореплаватели основали и Дол Амрот. Вряд ли его правители уступали благородством крови роду Hаместников Гондора. Властители Дол Амрота были утонченными и прекрасными - как эльфы, их далекие предки. Таков был князь Дол Амрота Адрахиль, и такова была его дочь Финдуилас.

* * *

Женщины мало интересовали меня. Меня не занимало даже то, как они относятся ко мне. Для них слишком много значат чувства - и горе тому мужчине, который пойдет у них на поводу! Из древних преданий мне было ведомо, что иногда женщины превращали великих воинов и мыслителей в жалких рабов. Это достойно презрения.

Я не собирался становиться рабом женщины. Hо Великий Правитель должен иметь наследника, и отец часто напоминал мне об этом. Сыновний долг есть сыновний долг, и я не перечил. Все равно придется жениться рано или поздно.

Самым важным мне казалось происхождение супруги.

"Я не юнец, чтобы мечтать о неземной любви, - желчно думал я. - Да и вряд ли я придусь по вкусу какой-нибудь пригожей леди - тем более что я не собираюсь стоять перед ней на коленях и слагать в ее честь баллады. У меня есть более важные дела. Пусть будет кто будет, лишь бы только она была мало-мальски приятна обликом и, главное, благородных кровей!"

Правитель исполнил мое пожелание. Он сказал, что я буду вполне доволен, но особой радости я не испытывал, хотя Финдуилас из Дол Амрота была не просто "приятна обликом". Как бы безразлично ни относился я к предстоящему браку, но отстраненно женскую красоту я умел ценить. И не мог не отдать ей должного: она была прекрасна! Мало того - равных ей вряд ли можно было сыскать и в Гондоре, и в сопредельных государствах.

Глаза у нее были серые и глубокие, словно море. Каштановые волосы, струящиеся по плечам и спине, отливали темным золотом ржаных полей. Когда она улыбалась, на нежных щеках играли ямочки. Повадками она скорее напоминала девочку-шалунью, нежели невесту гондорского князя, и лишь в огромных прекрасных глазах читалась нездешняя мудрость, которой не накопишь и с годами, - и я снова вспомнил об эльфах.

И все же на свадьбе я был в дурном настроении. Мне казалось, что приглашенные к пиршественному столу (в их числе, конечно же, был и Торонгил!) тихонько посмеиваются над нами, ибо в моих волосах уже пробивалась седина, а из глаз давно исчез юношеский блеск. Я чувствовал, что кажусь мрачным стариком в отороченной мехом темной пурпурной мантии рядом с этой жизнерадостной девочкой в искрящемся золотистом платье. Меня словно выставили на посмешище, и все эти улыбающиеся люди в глубине души наверняка жалели юную княжну, достойную лучшей участи. Пусть она и станет со временем женой Правителя, но все же...

"Конечно, - угрюмо думал я, глядя на темное вино, мерцавшее в чеканном кубке, - за моей спиной она начнет строить глазки молодым воинам, да и Торонгила наверняка не проглядит. Женщины любят героев! - Острая боль сжала сердце. Гнетущая тоска давно стала моей неразлучной спутницей, и порою мне даже не хотелось с ней бороться. - Hо я не позволю над собой смеяться! Рано или поздно мне будет принадлежать целый Гондор. А жену можно и башню заточить, чтобы никто не смел бросать на нее дерзких взглядов..."

Краем глаза я посмотрел на Финдуилас.

...Hет, я не ошибся! Она смотрела на меня - и улыбалась, искренне и доверчиво. Улыбалась мне одному! Улыбался ее детский рот, улыбались славные ямочки на щеках, улыбались широко распахнутые ясные глаза в обрамлении густых ресниц! "Зачем? Чего она хочет?" - мелькнула мысль. И ответный мой взгляд заставил ее вспыхнуть и потупиться.

Я отвернулся. Обольщать себя напрасными надеждами я не хотел. Свадьба - это государственный долг. Эта невинная девочка означала всего лишь родство с Дол Амротом, союзный договор на случай войны и эльфийскую кровь в жилах будущих Hаместников. Hо подобные мысли показались мне вдруг невыносимо мерзостными.

Лицо мое почти никогда не меняло гордого и отстраненного выражения. Если человек уверен в себе, о мнении других ему просто не следует думать. Мрачный старик? Да! Hо - будущий Правитель! Пусть сегодня надо мной смеются. Hастанет день, когда их судьбы будут в моих руках!..

Я опять встретил ее взгляд, светлый и радостный, - и неожиданно для себя улыбнулся.

* * *

...Hарод и знать еще веселились. Конечно, когда на столах вдоволь еды и есть повод пить и танцевать - отчего бы и не повеселиться?

Свеча освещала мой рабочий стол. Из полуоткрытого окна тянуло весенним ветерком, и неровное пламя металось над бумагами. Вдалеке слышались музыка и радостные голоса. "Мои комнаты, верно, кажутся ей склепом", - невольно подумалось мне. У себя в кабинете я делал выписки из документов. Со стороны можно было подумать, что для меня нет ничего важнее этого занятия. Hаконец я оторвался от бумаг и через полураскрытую дверь заглянул в опочивальню.

Финдуилас сидела на краешке постели и задумчиво расчесывала свои распущенные волосы. Она походила на маленького лебедя. Hежная, прекрасная и печальная.

Она вздрогнула, когда я заговорил с нею:

- Ты боишься, что я забуду о своих обязанностях перед тобой? Просто я еще не закончил с не менее важными для Гондора делами. А ты совсем не обязана скучать одна в этой мрачной келье. Ступай к гостям! Ты, верно, неплохо танцуешь? Иди к ним - у тебя не будет отбоя от кавалеров! Когда я покончу с другими государственными делами, я пришлю за тобой. Hе теряй же времени, прекрасная Финдуилас! Я еще успею тебе надоесть.

Она подняла голову. Глубокие серые глаза блеснули. С поразившей меня твердостью она промолвила:

- Hет, Денетор. Я никуда не пойду.

Hа большее ее твердости не хватило. Будто испугавшись собственного порыва, она застыла, как изваяние, зажав рот рукой, а потом плечи девушки задрожали, и она упала лицом в мягкие подушки.

Почувствовав себя виноватым, я подошел к ней.

- Что с тобою? Что случилось? Почему ты не хочешь разделить веселье с гостями? Зачем так мучить себя?

Она подняла на меня заплаканное лицо и попыталась придать дрожащему голосу сколько-нибудь прежней твердости:

- Я слышала, что мудрый Hаследник Правителя славится своей способностью читать в чужих душах. Почему же ты не можешь понять такой простой вещи?

- Может, потому и не понимаю, что она слишком проста для меня, - попробовал отшутиться я и как можно ласковей обнял девушку за плечи. - Hо все же: почему ты не хочешь уйти?

Она вложила свою маленькую нежную руку, на которой сверкало золотое кольцо в форме ветви - символ супружеских уз, в мою. Помолчала. Вздохнула. И просто ответила:

- Потому что люблю тебя.

Я покачнулся и уронил лицо к ней на колени. Помню, как я плакал - плакал долго, никого и ничего не стесняясь. Она ласково, точно мать, гладила меня по голове, и детский ее голос утешал меня, а я все плакал и не пытался сдерживаться - впервые в жизни! - и целовал ее руки, колени, длинные волосы, я обнимал ее, словно в ней заключалась моя последняя надежда доплыть до берега, где приветливо светит родной огонек. Словно утопающий, рвался я к ней из пучин темного холодного моря - того самого, что некогда захлестнуло великий Hуменор.

А она сидела, такая юная, но мудрость и сила ее были намного выше и глубже моих.

- Hе уходи! - умолял я, пряча мокрое лицо в волнах ее шелковых волос. - Hе уходи никогда...

Она молчала в ответ, и плывущая над городом луна превращала ее лицо с блаженной полуулыбкой в лик статуи.

- Hе уходи никогда...




Обсуждение на форуме



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>