Ивиана История Золотой Чаши На восток от горы Миндоллуин, На запад от хмурых туч Эфель Дуат, Там, где стремит свои воды Андуин, Там город стоит Осгилиат. Это Гондор, где помнят Запада свет, Это Гондор - Белого дерева снег, Это Семь камней на черном знамени Стражи. От зеленых холмов Пиннат Геллин До гордого замка Дол-Амрот, Пять быстрых рек, что пронзают Лебеннин, И Умбар, что пламенем юга жжет. Это Гондор, где помнят Запада свет, Это Гондор - Белого дерева снег, Это Семь камней на черном знамени Стражи. Кинкар&Шерли. Певец умолк и несколько мгновений в зале стояла глубокая, почти невозможная для такого множества людей тишина. Старик обвел взглядом лица слушателей, – а народ в трактире, как водится, собрался самый пестрый – и польщенно улыбнулся, принимая их молчание как высшую оценку своей песне. Они услышали. Зашуршал футляр лютни, скрывая инструмент столь же почтенных лет, что и его владелец. Звонко ударило в дубовую крышку стола донышко кубка, а понятливый трактирщик тотчас же наполнил его душистым медоурским вином. И – словно распались чары: хлопнула входная дверь, зазвенел где-то на кухне оброненный поваром половник, заскрипели столы и лавки, забытые на полуслове разговоры вновь начали оживать под бодрый стук кружек и кувшинов. Старый певец улыбался, смакуя хорошее вино. Он слушал трактирный шум как музыку и улавливал в ней подъемы и спады, и свою особую гармонию, которую надо только уметь понять. Он знал, что песни, как и люди, рождаются на земле. - Прошу прощения... Молодой человек в потертом камзоле, с растрепанными волосами до плеч, был похож на студента или служителя муз, хотя, разумеется, одно не исключало другого. Еще не изжитая робость указывала, что он совсем недавно вступил на этот путь. - Это ведь Золотая Чаша, верно? - Да, это она. - Я думал... Теперь их уже не встретишь. Певцов с Чашей, я имею в виду. Это же из другого времени... - И чем же наше время хуже? Юноша смутился под внимательным взглядом певца, но глаза не опустил. - Не хуже. Просто о нем не сложат легенд. - Если беда только в этом... Как насчет Легенды о Золотом Веке? – старик задумался, подбирая слова, - Еще сотни лет люди будут вспоминать эпоху покоя и благоденствия, которая стала наградой миру после тягот изнурительной войны. Как чудесную сказку будут вспоминать это время, когда короли были мудры и справедливы, обильны плоды земли, а на пограничных рубежах звенело золото торговцев и молчала сталь... Почувствовав невысказанный протест, певец усмехнулся. - Вижу, эта легенда не из тех, которые тебе по вкусу. Да ты садись, что ли. У меня уже шея болит на тебя смотреть. - Я не хотел бы навязываться... - Ну, примем это как свершившийся факт. Садись. Юноша примостился на краешек скамьи, не сводя глаз с Чаши. - Вы говорите: Золотой век, - возразил он, собравшись с мыслями, - А по-моему, так нет. Разве мало сейчас разбойников, подлецов, просто дураков, наконец. А где люди, подобные тем, что жили в эпоху Великой Войны? Эгер Стальной Ветер, Марек Золотой Голос, Чауран-с-Холмов, Дан Королевский Певец? Старик вскинул седые брови. - Это ты загнул, парень. Дан войну, можно сказать, уже и не застал. Он еще пешком под стол ходил, когда она закончилась. - Все равно он был из той эпохи. Когда песня была не просто развлечением для толпы... Она была оружием, силой. А теперь? Кому нужны настоящие Певцы? - Охолони, - сказал старик, - Ты наслушался сказок. Я понимаю тебя, потому что и сам когда-то бредил чужими подвигами, но, знаешь... Сказки придумывают потом. А те, чьи звучные имена ты мне сейчас перечислил, они просто жили. И если для этого иногда требовалось быть героем, так что же в том хорошего? Видно было, что этот довод юношу не убедил, да певец к тому и не стремился. - Да, кстати, - добавил он после недолгого молчания, - на моей памяти Золотую Чашу вручали восемь раз – не так уж мало, если сравнить с прошлыми временами. Другое дело, что не всякий носит ее напоказ. Для этого нужна смелость ... или дерзость считать себя достойным. - А... - юноша запнулся, не зная, что сказать. Чаша – небольшой золотой кубок с традиционным узором по краю снова приковала его взор. - А можно спросить... - За что я ее получил? – Певец усмехнулся и пригубил вино, - Да, можно сказать, по глупости. Я ведь был тогда еще мальчишкой. Воспоминания всплывали из глубин памяти вкусом напитка, звоном струны, запахом молодых листьев, на которых еще дрожали капли первого весеннего дождя... - Если хочешь, расскажу, как все вышло. - Было это на весеннем празднике, через семь лет после войны. Мне тогда как раз сравнялось четырнадцать, и мой учитель решил, что я уже могу выступать, не позоря его перед людьми. А петь мы должны были на королевском пиру, и, само собой, волновался я страшно. Перебрал все свои песни – учитель непременно хотел, чтобы я пел свое – и выбрал одну, довольно простенькую. «Песня о королевстве» она называлась и состояла, в основном, из названий разных областей, да рефрена, напоминающего о славном прошлом. И вот - праздник во дворце. Ну, государь, разумеется, королева, вся знать съехалась: плюнуть некуда, чтобы в нобля не попасть. Менестрелей пригласили больше десятка и все – довольно известные в то время певцы. Я за учителем спрятался, чтобы внимания не привлекать и надеюсь, что он обо мне забудет. Как бы не так! Исполнил он свою «обязательную» балладу, где воспевались деяния разных присутствующих лиц, и выталкивает меня вперед. Что делать, пришлось петь. Закончил – чувствую: что-то не так. Не та реакция. И ведь вроде бы неплохо спел, не слажал нигде, так в чем же дело? И тут начинаю понимать: я же по простоте душевной умудрился срифмовать самое гордое и влиятельное княжество, оплот веры и опору трона с презренной родиной отъявленных мятежников. - Подождите, вы говорите о... - Ну, да. Можешь себе представить, какое лицо было у князя? И ладно бы я просто ляпнул, но ведь угадал, в какой момент! Как раз незадолго до этого государь объявил прощение мятежникам, а накануне, в своей праздничной речи призвал забыть старые обиды и крепить единство страны. Но, сам понимаешь, призвать это одно, а забыть – совсем другое. Так что все поглядывают на государя: что он скажет. Если рассердится или сделает вид, что не заметил - кто-то может подумать, что обещаниям насчет забвения обид не стоит слишком доверять. Если одобрит – это не понравится старой гвардии, лордам Первых Домов, многие из которых и без того считали его выскочкой. За глаза, конечно. Но ничего этого я тогда не знал, и лишь позже сумел оценить, насколько ловко государь вышел из положения. Ведь по старому обычаю, когда Певец с Чашей касается политики, считается, что он говорит от имени народа. И вручив мне Чашу, государь тем самым предложил понимать мою обмолвку именно так. А лордам оставалось только присоединиться. - Но выходит, что вы... получили ее незаслуженно? - Выходит, что так, и после этого мне ничего не оставалось, как стать достойным оказанной чести. А для начала пришлось отстоять честь нашего сословия, следуя еще одной древней традиции. Представь себе, был я таким недотепой, что даже не знал обычаев, связанных с Чашей. Учитель отвел меня в сторонку и объяснил, что это символ высшего предназначения певца – служить людям добром, истиной и красотой, а то, что положено в Чашу – награда за песню. Если ты отказываешься от награды, это значит, что ты отказываешься и от песни. А приняв дар, нужно распорядиться им как можно скорее и с пользой, в знак того, что и собственный Дар певец не хранит втуне, а отдает людям. - По-моему, это хороший обычай. - Хороший, но представь, в каком положении я оказался. Там было пятнадцать владетельных сеньоров, и каждый из них опустил в чашу одну монету своего домена. Золотую, естественно, с соответствующим гербом. Всего пятнадцать монет, которые я должен был истратить в течение одного дня, не зная города, да еще и с пользой. Ну, правда, был у меня друг, сержант королевской гвардии, который согласился помочь. И мы таки это сделали, хотя задача оказалась даже труднее, чем я думал. - Почему? - Потому что утром мою песню уже знали в городе. На те две строчки, правда, внимания почти никто не обратил, но песня понравилась: просто, понятно, запомнить легко и внушает гордость за свою страну. В общем, был я в тот день знаменит. И есть у меня подозрение, что только в этот день и только для некоего певца скидки достигали девяноста процентов. Вот, например, мне ни разу с тех пор не удавалось напоить пару сотен человек на один золотой. - Двести человек?! - Ну, я по головам не считал, но когда трактирщик выкатывал последнюю бочку, он скорбно поклялся, что это действительно последняя. - А... остальные четырнадцать монет? По лицу юноши было видно, что он пытается представить себе целый город в состоянии блаженного опьянения. - Мой опекун оказался человеком мудрым. Он знал, что у меня нет практически ничего своего и первым делом повел меня к мастеру, который делает инструменты, к портному, оружейнику... Потом познакомил со всеми развлечениями, которые считал подходящими для четырнадцатилетнего парнишки. Трактир был уже напоследок, да и там он следил, чтобы я больше пел, чем пил. Так что в отличие от многих других я вернулся домой своими ногами. - А трактирщик не разорился после этого? - Нисколько, он даже выиграл, хотя я думаю, что идея принадлежала моему другу сержанту. Он был мастак на всякие военные хитрости. - Но какая тут может быть хитрость? - Основанная на знании человеческой натуры. Что первым делом требуется человеку после веселого праздника? Правильно, похмелиться. Поздним вечером кто-то прошел по всем городским трактирам и скупил остатки вина, а наутро выпивку можно было достать только в одном заведении. Попробуй угадать, где? Юноша ухмыльнулся, оценив деловую сметку, проявленную сержантом. Но затем на его лице промелькнуло разочарование. Старик тем временем ополоснул кубок в ковше с водой, насухо вытер платком и подвесил к позолоченной цепочке на поясе. - Что, не слишком возвышенная история? – сказал он, вставая, - Ну, зато правдивая. Ладно, мне пора, засиделся я тут с тобой. Закинув за спину свою лютню, певец направился к выходу, и походка его, прямая и легкая словно бросала вызов морщинам и седине. Только теперь юноша заметил, что час и в самом деле поздний. Трактир почти опустел, только в дальнем углу компания из пяти человек приканчивала последний кувшин, передавая его по кругу. Кто-то вдохновенно, но не слишком музыкально завел любимую в народе песню, в которой прославлялись все земли королевства с Севера на Юг и с Запада на Восток. Остальные дружно подхватили припев. И тут его осенило. - Эй, я же знаю, кто написал эту песню! - Это все знают, – отозвался трактирщик, прибирая ковш и пустую кружку, - Спрячь свои деньги, парень. В моем трактире гостям Дана наливают бесплатно. 14-15 июня 2000. Текст размещен с разрешения автора.