Источник	ArtLine
Дата	01.97
Название	Другие небеса
Автор	Н. Акуленко
Тип материала	Статья

Наталья Акуленко

Другие небеса

На свете действительно многое меняется. Среди более заметных переворотов и катаклизмов изменилось и представление читателя о фантастике. НФ (научно-фантастический) рассказ времен застоя жанр столь же устоявшийся, как и рождественский рассказ до революции, состоял из некоего изобретенного автором природного или технического феномена и концовки, смешной, патетической, но по возможности неожиданной. В романе же изобретения отступали на задний план перед вездесущим человеком, но и он присутствовал опосредованно, как комплекс социальных проблем (или социальных функций), почему-то носящих личные имена. И, конечно, "фантастика" была научной (т. е. science fiction), безо всяких там мистических шалостей, которые составляют душу почти неизвестной нам тогда fantasy. Как же давно это было!

Среди перестроек, суверенитетов, нищеты, малых колониальных войн на нас хлынули переводы, переводы, переводы... Оказалось, что на Западе пишут много явно ненаучной fantasy, да и science fiction скорее fiction, чем science. Что существует фантастика элитарная, написанная так же сложно, как и "серьезная", элитарная литература. И что она держится даже не на человеке на герое(!), который готов выйти из себя ¬ из социальной роли и даже из своего тела, чтобы обрести себя в новом качестве, а заодно, если придется, и спасти какой-нибудь из миров.

А что же Украина? Если прочитать, скажем, "Год свиньи. Книжный рынок Украины '95" ("Радуга", 1-2, '96), выйдет какая там фантастика? Национально-патриотическая литература и еще кое-что вроде "Пути ариев" и "Тайны имени". Старая традиция! Тем не менее, фантастика в Украине издавалась и в 1995, и в 1996 гг., и притом много. Среди этого "много" и в Украине, и в России находилось место для собственно украинских авторов, которых тоже значительно больше, чем можно обозреть в этой скромной статье, за что приходится приносить глубочайшие извинения.

Именинником-1996 приходится признать Генри Лайона Олди. Дмитрий Громов и Олег Ладыженский издали и переиздали кажется все, что можно, и надо сказать, вполне заслуженно. Именно они дали, по-моему, самый интересный и жизнеспособный гибрид между советской и западной фантастикой и, одновременно, между массовой и элитарной. Не отрекаясь от традиции ставить вопросы, связанные именно с социумом, с человеческим общежитием, Олди привлекают для их разрешения очень нетрадиционного героя. Их герой даже не интеллектуал, а творец той степени мастерства, когда оно переходит в новое качество и становится волшебством, чудотворством. Когда обычное бытие, бытие-в-пределах-быта, заходит в тупик, именно этот герой находит выход в другой мир, в котором привычные тупики оборачиваются началом нового пути. Сами Олди тоже в пути и движутся от авангарда к "добротной психологической" прозе и, одновременно, от читателя исключительно элитарного ("Витражи патриархов", "Войти в образ") к массовому ("Путь меча", "Пасынки восьмой заповеди"). Впрочем, я отмечаю это изменение стиля и языка не в упрек: и так было отлично, и эдак стало превосходно. Даже отсутствие в "Пасынках восьмой заповеди" стихов с лихвой компенсируется поэтической прелестью сюжета о несчастном и незадачливом дьяволе, которого компания великодушных мошенников-экстрасенсов одновременно и обокрала, и спасла, и уничтожила... Если придираться, то эпилог "Пути меча" получился несколько липким от патоки, зато эпилог "Пасынков восьмой заповеди", ироничный, трогательный, изящно и совершенно неожиданно закольцовывающий сюжет, должен заставить рыдать от зависти любого разумного литератора.

Лев Вершинин тоже не последний человек в украинской фантастике отметил 1996 год выходом двухтомника прозы, которую с равным успехом можно назвать и фантастической, и исторической.Вершинин создает некую "условную историю", но условность не мешает художественной достоверности и узнаваемости его апокалиптических видений. Снова и снова повторяя-выкрикивая "проклятые" социальные вопросы, поднятые еще в "Трудно быть богом", Вершинин не предлагает ответов; да ответов у него и нет. Фантастическая реальность, которую он воспроизводит, слишком добросовестна, чтобы впустить в себя чудо. В ней некому спасать мир, потому что его герои даже самые симпатичные остаются типичными представителями, а типичные представители никого и ничего не спасут. Что-то смутно брезжит в конце романа "Двое у подножья вечности", когда противостоящие герои выходят из своих социальных ролей и встречаются в пространстве Духа, Культуры, наконец-то не враждуя, а дополняя друг друга...

Для этого им приходится выйти из физического бытия, но лучше так, чем никак. На фоне других вершининских развязок эту можно считать оптимистической.

В Киеве заметным событием стали новые публикации супругов Дьяченко ("Ритуал", "Шрам" в "Радуге", 7-10). Очень немногие фантасты способны написать на уровне хорошей реалистической прозы пейзаж, интерьер, диалог, жанровую сцену; последовательно, шаг за шагом проследить развитие очень запутанных, неоднозначных отношений героев. Марина и Сергей Дяченко могут даже больше показать заколдованный лес, замок дракона, самого человека-дракона, мага, etc., причем удивительная достоверность никогда не оборачивается будничностью, не убивает ощущение сказки. То, что они пишут, можно назвать фантастико-психологической прозой. Соответственно и темы у них "камерные" человек ищет себя; два человека (или почти человека) ищут друг друга. Кавычки нужны затем, что авторы стараются (и обычно могут) выйти на уровень философских обобщений... Особенно если бы в "Ритуале" не примостилась ложкой дегтя "Вирлена", выходящая на обобщения разве что сексологические.

Впрочем, у киевской фантастики есть и собственная гордость. Как признано достаточно авторитетным "Евроконом", в Киеве обитает лучший фантаст Европы! (Правда, лучший не вообще, а за 1994г.) Борис Штерн едва ли не единственный из доперестроечных украинских фантастов, кто остался на виду в столь изменившихся условиях. В первом разделе сборника "Остров Змеиный" мы видим прежнего Штерна из "Химии и жизни", но в 2-х следующих возникает новый Борис Штерн, который сделался авангардистом, сатириком, черным юмористом... едва ли не постмодернистом по-московски^ В этих разделах крепко досталось Ленину, Сталину, коммунякам, а заодно всей русской истории и литературе. Главным средством их "иронического обыгрывания" оказываются параллелизмы, анахронизмы, алогизмы, каламбуры и другие поэтические тропы, которые в общем укладываются в одно нелитературоведческое понятие: прикол. Например: "Серега так обозлился, что немного протрезвел, кое-как доплелся до своего знаменитого "Англетера", выхлестал на пару с Аськой Дункан полный чайник водки, после чего по пьянке решили оригинально расстаться с жизнью, повесившись обнаженными в одной петле, совершая при этом последний акт любви, что немедленно и сделали."

Не остается без внимания и будущее России, которое освещено в рассказе "Да здравствует Нинель!" Фабула такова: Миша Шлиман, преуспевающий израильский бизнесмен, в диких землях, населенных еще более дикими и опасными племенами коммуняк, раскапывает руины Москвы. (Предварительно по ошибке раскопав руины Киева, которые тут же были заново снесены до основания заезжими туристами.) История рассказана без малейшего надрыва или сарказма, просто и весело. Happy end рассказа обоснован тем, что человечество ничего не потеряло, ибо процветающий Израиль сумел сохранить все особенности непостижимой русской души, вплоть до фамилии Сидоров... Очевидно, это есть веселая авангардистская игра, на которую глупо сердиться. Восхищаться же мешает и язык (см. цитату), и другие чисто литературные мелочи, о которых на фоне потрясающей гражданской и эстетической смелости автора даже как-то неохота распространяться.

Пусть нас рассудит будущая "История литературы"! (У меня появляется надежда, что фантастике там будет отведено заметное место.)

Ведь фантастика нужна. Она необходима, что бы ни говорили об этом серьезные люди, читающие Суворова или Довлатова и наивно полагающие, что имеют дело с реальной действительностью. Мир-как-он-есть все равно не выразим в слове, и, рассказывая о нем, мы по сути конструируем новые миры, имеющие с подлинным лишь отдельные точки соприкосновения. Фантастика -- законнейший из видов литературы, и, к тому же, самый искренний. И едва ли не самый насущный в нашем неуютном мире.

Если же вам угодно получить выводы более конкретные и прозаические, то вот они:

1. Постсоветская украинская фантастика меняется, двигаясь от мелких форм к крупным, от science fiction к fantasy.

2. Появляются новые авторы, которые легче вписываются в контекст мировой фантастики.

3. По мере того, как тексты этих авторов начинают без задержки проходить в печать, "степень авангардности" падает; украинская фантастика, в отличие от остальной изящной словесности, движется к традиционным формам, вбирая в себя опыт психологической прозы.

4. Фантастика в Украине имеет реальные предпосылки для роста и процветания, в первую очередь читательскую любовь и издательскую заинтересованность.

Наталья Акуленко, литератор

1. Трилогию "Герой должен быть один" автор сладострастно надеется рассмотреть отдельно и подробно.

2. Последний роман Льва Вершинина "Великий Сатанг" (М., ЭКС МО, 1996г.) не учтен в данной статье.

3. Европейские постмодернисты существенно отличаются от московских, поэтому рассуждения о постмодернизме Бориса Штерна следует воспринимать юмористически.