Главная Новости Библиотека Тол-Эрессеа Таверна "7 Кубков" Портал Амбар Личные страницы
Игры Юмор Литература Нетекстовые материалы


Дара Ливень


Вместо предисловия.


Историческая справка для не знакомых с циклом, к которому относится этот рассказ: Вэлтмор, Черный Бродяга - имя меча. Это один из так называемых Великих Клинков, которых было всего пять, один из них Ардат - Лезвие Смерти. Остальные три: Колвот - Сокровище Войны, Рангдор - Чаша Гнева, и Кнорбут - Вершитель Судеб. О четырех упомянутых клинках сохранились какие-то сведения, часто легендарного характера, о том, кто, когда и почему их сотворил и каким образом погиб от сотворенного меча. Черный Бродяга - единственный из Великих Клинков, о котором не известно вообще ничего. Единственный достоверный факт из его истории - он верно служит избранному им роду, пока не покинет его по каким-либо причинам, но человек, последним в роду владевший Черным Бродягой, становится неупокоенным духом. Его дальнейшая судьба в качестве призрака зависит от того, каким был человек при жизни: либо это злой дух, который пакостит в меру своих возможностей до тех пор, пока его каким-либо образом не лишат этих возможностей, либо это дух-хранитель, о котором складывают легенды, тысячелетиями вдохновляющие на подвиги живых героев.


Страж Перевала

(из цикла "Черный Бродяга")


- Мы не удержим границу, государь!

Отчаяние в голосе главнокомандующего было настолько глубоким, что король нахмурился. Его раздражало любое проявление возвышенных чувств - любви к Отечеству, любви к родителям... любви вообще. То есть чувств, ему недоступных, а потому принимаемых за манерность. Взять вот этого щеголя... хотя нет. На щеголя главнокомандующий в эту минуту походил меньше всего: сапоги заляпаны грязью, плащ заляпан грязью, даже лицо заляпано все той же грязью. Не мог умыться и почиститься, сразу полез к правителю, пользуясь своим правом беспрепятственного доступа к венценосной особе.

Так вот взять этого бывшего щеголя, обтрепавшего на границе свои блестящие перышки. Нет бы привести себя в порядок, войти согласно этикету и четко доложить, что границу удержать невозможно, каковы причины, что требуется сделать и так далее. Нет, врывается весь в грязи, пачкает дорогой дустанский ковер, чуть ли не заламывает руки и причитает как плакальщица над гробом... противно.

- Внятнее, пожалуйста, - сухо сказал король. - Что вы, как актер в дешевом театре, трагедию мне тут разыгрываете? Границу мы не удержим. Я понял. Что дальше?

Оскорбленный главнокомандующий выпрямился, сверкнул глазами, но все-таки взял себя в руки.

- Армия разделена, ваше величество, - так же сухо доложил он. - Почти треть войск вынуждена держать под контролем границу с Дустаном, тамошний царь высказывался за войну с нами. И это лучшие войска. А то, что мне оставили для обороны, медленно, но верно оттесняют вглубь страны. И еще нужно контролировать перевалы на границе с Кохаром, иначе оттуда нам ударят в спину.

- Что вы предлагаете? - король потянулся к туалетному столику, взял бархатную подушечку для полировки ногтей.

- Я предлагаю любым путем заручиться гарантией нейтралитета с Дустаном. Иначе мы проиграем эту войну. Разделив армию на три фронта, победить невозможно. На перевалах оставить только башенные гарнизоны, гонцов и голубятников. В случае угрозы со стороны Кохара голубь или гонец успеют предупредить основные силы о нашествии, и дальше перевала мы их не пропустим.

- Это все? - равнодушно спросил король, полируя ноготь на большом пальце.

- Это все, что может спасти государство, ваше величество!

Король снова поморщился. Этот главнокомандующий несносен. Выскочка. Дурной актеришка. Конечно, с ним приходится считаться - все-таки его род чуть ли не старше королевского, но что это за тон? Государство! Какое государство, когда шатается трон? Вот если бы он сказал, что это может спасти короля, пафос был бы более приемлем. Даже почти терпим. Никакого понимания у человека...

Король поднял на главнокомандующего блеклые глаза.

- Очень хорошо. Вот вы и поедете в Дустан. И любым путем добьетесь нейтралитета. Иначе вам лучше не возвращаться. На сборы я даю вам сутки. Можете идти.

- Но... я же не дипломат, ваше величество. И армию сейчас нельзя оставлять.

- Пошлите гонца и назначьте наиболее толкового генерала, которого знаете, на свое место. До вашего возвращения он уж как-нибудь продержится. Если у вас получится добиться нейтралитета, вы со свежими войсками придете ему на помощь и выбьете с нашей земли захватчиков. Прощайте.

Главнокомандующий молча поклонился и вышел. Король неприязненно смотрел ему вслед, пока не закрылась дверь, потом вздохнул и дернул шнурок звонка. Вошел камердинер.

- Уберите, - король указал на грязные отпечатки сапог на пышном ворсе ковра. Камердинер тихо исчез и вернулся с дюжиной слуг. Испачканный ковер проворно скатали и унесли - сушить и чистить, узорчатый каменный пол застелили другим ковром. Все это время король тщательно полировал ногти, пытаясь подавить раздражение.

У него были причины для неприязни. Вернее, всего одна причина, но зато очень весомая. Недовольство главнокомандующим возникло давно...


Юный принц, наследник престола Сериджа, отчаянно скучал. Турнир, устроенный в его честь молодым лордом Канбора, самой большой и богатой сериджийской провинции, ничем не отличался от множества других таких же турниров. Закованные в броню воины выходили и выезжали на турнирное поле, демонстрировали чудеса ловкости и храбрости, пыхтели и потели, громыхая железом о железо, гоняли друг друга от одного угла к другому. Наконец самый потный, пыльный и помятый воин поднимался к королевской ложе, в которой искренне радовался окончанию этого утомительного зрелища принц, получал свою награду - коня, меч или доспех, и отправлялся лечить синяки и ушибы дурно пахнущими мазями, наливаться пивом и дешевым вином в ближайшей таверне, в компании таких же потных и пыльных собутыльников, и хвастать своими подвигами.

Вся беда заключалась в том, что принц едва ли не с рождения был лишен способности испытывать какие бы то ни было возвышенные чувства. Была ли в том повинна дурная наследственность, как-никак король и королева приходились друг другу достаточно близкими родственниками, или же кто-нибудь наслал на королевский род проклятие, судить трудно. Но принц не воспринимал стихов, не видел в музыке ничего сверх пустого сотрясения воздуха, посмеивался в душе над трепетом влюбленных сердец и решительно не понимал, что привлекательного находят рыцари в турнирах.

Принц изящно зевнул, прикрываясь кружевным платочком, и с тоской посмотрел на нещадно палившее солнце. Судя по его положению, конца турниру пока не предвиделось. На поле два пеших воина усердно стучали по щитам боевыми дубинами. Успех был переменным, но в конце концов один неудачно отбил удар противника, второй воспользовался этим и поверг оплошавшего наземь. Следующая пара была конной. Боевые скакуны храпели, рыли копытами землю, сверкали налитыми кровью глазами и производили впечатление очень опасных животных, от которых лучше держаться подальше. Принц продолжал скучать, пока не узнал по щиту всадника в вороненом доспехе хозяина турнира, Холека Канборского. Тот явно не скучал - гонял противника по всему турнирному полю, нещадно погоняя его коня шлепками своего меча.

Вот меч Холека и вывел наконец принца из его обычной апатии. В конце концов, не столь часто встречаются черные клинки...

Остаток турнира принц оживленно наблюдал за подвигами черного рыцаря. Тот был воистину несокрушим - любого, кто осмеливался бросить ему вызов, громил в пух и прах, и очевидно становилось, что быть ему чемпионом собственного же турнира. Желающих скрестить с ним оружие вскоре не осталось, герольды единогласно провозгласили его чемпионом, и Холек поднялся в королевскую ложу. Принц ждал этого момента с огромным нетерпением. Ему очень хотелось взглянуть на черный меч, показавшийся таким необычным.

Вручая лорду приз турнира - клинок кохарской ковки, вещь дорогую и редкостную, принц как бы между делом заметил:

- Лорд, я обратил внимание на ваш клинок, и мне показалось, что он черен. Не удовлетворите ли вы мое любопытство? Мне хочется посмотреть на него поближе.

Лорд не увидел в просьбе принца ничего странного, охотно отстегнул от пояса ножны и передал ему. Принц почти благоговейно принял оружие и чуть не выронил - изящный и легкий на вид клинок оказался невероятно тяжелым. То-то противники от его ударов разлетались, как кегли. А Холек вертел им, как тростинкой...

Принц наполовину извлек меч из ножен и с трудом сдержал возглас восхищения. К хорошему оружию, как и ко всему прекрасному, он был совершенно равнодушен, но этот клинок его сразил. Он залюбовался матовой вороненой сталью, по которой бежали диковинные узоры. Они менялись в зависимости от угла зрения, и казалось, что меч струится, как поток в узком русле. Под самой крестовиной стояло незнакомое клеймо: круг абсолютной черноты, прорезанный золотым зигзагом. То ли молния, то ли знак поворота пути... Это не было обыкновенное оружие, пусть даже и очень редкой работы. Это было нечто большее. Разница между кохарским клинком, подаренным лорду, и этим, на который принц боялся даже дохнуть, была такой же, как между нарисованной радугой и настоящей. Только настоящую радугу нельзя взять в руки...

- У такого сокровища должно быть имя, - уверенно сказал принц. - Как вы зовете его, лорд?

- Я зову свой меч его настоящим именем, - спокойно ответил Холек. - Это Вэлтмор. Черный Бродяга.

И принц едва не выронил клинок во второй раз.

Ах, как сладко замирало сердце в те давние, давние дни, когда он был ребенком и мог радоваться и грустить, любить и ненавидеть! Как трепетало оно, крохотное детское сердечко, когда ворчливые няньки поддавались на его уговоры и соглашались рассказать на ночь очередную сказку. И как часто среди этих чудесных историй мелькало имя Черного Бродяги, волшебного меча, дарующего своему владельцу неуязвимость! Как мечталось потом, какие дивные снились сны, в которых он был непобедимым рыцарем, сражающим врагов, одаряющим друзей, во главе великой армии берущим одно за другим сопредельные государства! В этих снах в его руке был Вэлтмор. Черный Бродяга. Меч-убийца, меч-хранитель, забирающий душу того, кому служил...

Детские сказки почти забылись. Любить и радоваться принц давно разучился. Но ненавидеть он еще мог. И ненависть к тому, кто присвоил его детскую мечту, вспыхнула в сердце принца, равнодушном ко всему возвышенному...

Одно дело - слушать сказки. И совсем другое - держать на ладонях стальную легенду, свидетеля седой древности. Он не боялся потерять свою душу. Он полагал, что души у него просто нет, а потому Черный Бродяга для него будет совершенно безопасен. Он уже видел себя завоевателем мира, попирающим ногами короны гордых владык...

- Я был бы весьма вам признателен, лорд Холек, если бы вы подарили мне этот меч.

- Сожалею, мой принц, - вежливо, но непреклонно ответил Холек, забирая Бродягу из рук несостоявшегося повелителя Вселенной. - Я не мог бы отдать его вам, даже если бы захотел. Черный Бродяга сам выбирает себе хозяина, и против его желания отдать его просто невозможно. Он убивает тех, кто пытается взять его насильно, и я никогда себе не прощу, если с вами что-нибудь случится.

Поклон лорда был вежлив до невозможности, но ответный поклон принца ухитрился превзойти его в вежливости. Лорд взял свой приз и ушел. А принц на всю жизнь возненавидел Холека, лорда Канбора, укравшего смысл его жизни. И ненависть эта не стала слабее со временем.

Король очень надеялся на то, что владелец Вэлтмора со своей задачей не справится. Тогда можно будет на законных основаниях казнить его. Или сослать, конфисковав имущество - и в числе прочего Черного Бродягу. Или просто прикончить под шумок, когда вражеская армия будет штурмовать столицу, и скрыться. Владеющий Вэлтмором непобедим - это король знал твердо. Конечно, жаль будет расстаться с троном и короной, но в конце концов, жизнь стоит дороже самой славной из корон. С Вэлтмором можно будет начать все сначала... Надежда была небезосновательной - по донесениям агентов, царь Дустана даже мысли не допускал о невмешательстве. По его мнению, королевство Серидж вообще следовало стереть с лица земли за то, что сериджийскому владыке отдавали долю добычи грабители дустанских торговых караванов. За то, что их не трогали... Возможно, с точки зрения царя, это и позор. А с точки зрения короля - прямая выгода. В конце концов, кто же откажется от дустанских товаров только за то, что будет смотреть сквозь пальцы на дорожные шалости?..

Вечером королю доложили, что главнокомандующий отбыл с посольством в Дустан, не задержавшись в столице и часа. Даже сутки промедления казались ему гибельными. Король выслушал, пожал плечами и велел подавать ужин.


Осенняя распутица - проклятие для путешественников, но сериджийский посланник не уставал благословлять ее. Если бы не раскисшие дороги, холод и отсутствие подножных кормов, конница Перулы уже ржала бы у самых стен столицы. А так был шанс успеть остановить ее хотя бы в паре дней пути от сердца Сериджа.

Холек Канборский торопился как мог. Он менял лошадей на каждой станции, гнал их нещадно, так что конюхи только головами качали, принимая поводья измученного животного. От нелестных высказываний в адрес всадника их удерживал только вид Холека - не менее измученный, чем у коня. Было очевидно, что так издеваться над бессловесной тварью его вынуждает не жестокость, а необходимость. И очередной конюх, покачав головой, уводил дрожащую лошадь в конюшню, чтобы поручить ее заботам лекаря, а сам выбирал и заседлывал самого выносливого и крепкого жеребца, и вел его к дверям, где уже нетерпеливо переминался забрызганный грязью до самых бровей путник.

Путь, на который и в хорошую погоду тратили не менее месяца, Холек одолел в три недели, загнав до полусмерти не менее полусотни лошадей. Последняя споткнулась и рухнула в изнеможении уже в воротах Румалы - столицы Дустана. Почувствовав, что лошадь падает, Холек успел вынуть ногу из стремени и соскочить на землю. Пошатываясь от усталости, он предъявил подоспевшей страже свой знак посланника, попросил позаботиться о коне и отвести себя во дворец, где он мог бы доложить о своем прибытии.

- Этому коню можно помочь только одним способом, - в точности как конюх покачал головой стражник, осмотрев животное. - Перерезать глотку, чтобы сократить его мучения.

- Но, может быть, он еще выживет? - с надеждой просил Холек. - Это хороший конь, не хотелось бы его потерять.

Стражник снова покачал головой.

- У него уже кровь из ноздрей сочится, господин. Легкие порвались. Он не поднимется, захлебнется кровью. Это был очень хороший конь, если смог бежать, когда у него уже лопались легкие. Но он не встанет. Позвольте, я ему помогу. Нельзя, чтобы животное так страдало.

- Помоги ему, - тихо сказал посланник, отходя в сторону и отворачиваясь, чтобы скрыть сострадание. Впрочем, это ему не удалось - глазастые стражники увидели и одобрительно переглянулись за его спиной. В Дустане любили лошадей, и то, что сериджиец так переживает смерть своего коня, изрядно возвысило его в их глазах.

Холек не видел ничего, но не мог не слышать происходящего. Когда послышался хрип и животное забилось в агонии, плечи посланника дрогнули. Закаленный воин, он бестрепетно убивал в бою и людей, и коней, но вот так добить умирающего коня, пусть даже из милосердия - это было выше его сил. Даже смотреть на это он не мог себя заставить, и так стоял до тех пор, пока лошадь не затихла.

- Все, господин.

Холек повернулся. Коня уже споро тащили куда-то, зацепив за ногу веревкой. Окровавленная голова бессильно моталась, словно мертвая лошадь возражала против такой бесцеремонности. К посланнику подвели коня.

- Садитесь, господин. Мы проводим вас ко дворцу.


Препоручив посланника заботам дворцовой стражи, привратники вернулись к своим товарищам. Холека отвели в покои, предназначенные для особ его ранга, отдали несколько распоряжений прислуге и унесли знак посланника - овальный медальон с гербом Сериджа, - для предъявления царю. Прислуга засуетилась, Холека едва ли не силком раздели, унесли промокшую грязную одежду, принесли сухую чистую, два крепких парня приволокли огромный медный чан и споро натаскали в него горячей воды. Понимая, что едва ли его призовут к царю сию минуту, посланник с неописуемым облегчением погрузился в щедро приправленную мыльным корнем и душистыми маслами воду. Натруженные мышцы горели, ноги ныли так, что он с трудом нашел в себе силы дойти до покоев ровным шагом, не спотыкаясь и не хромая, как опоенная лошадь. Дустанцы слыли большими знатоками целебных ароматов, и теперь боль и усталость постепенно уходили, растворяясь в благоуханном тепле. Холек расслабился, почти задремал, и даже не сразу осознал, что чьи-то руки умело разминают ему шею и плечи.

Спохватившись, он открыл глаза, покосился через плечо - и чуть не утонул от неожиданности. Рядом с ним, ничуть не смущенная, стояла совсем юная девушка, почти не одетая по сериджийским понятиям, и улыбалась, наблюдая за кашляющим гостем. Подождав, пока Холек отдышится, она знаком велела ему отвернуться и продолжила свое занятие. До крайности смущенный, посланник краснел и старался забраться в чан поглубже, пока девушка не попыталась добраться до тех частей тела, которые он от нее так старательно прятал. Холек не выдержал, выскочил из чана и спасся бегством за занавесом своей спальни. Схватив первое же шелковое покрывало, которое попалось под руку, он кое-как завернулся в него и выглянул из алькова. Очень удивленная девушка стояла возле чана и явно ничего не понимала.

- Ты знаешь мой язык? - спросил Холек.

Девушка кивнула.

- А говорить умеешь?

Девушка прыснула в ладошку и снова кивнула.

- Тебя зачем ко мне послали, милая?

- Господин устал, - сказала девушка. - Нужно снять усталость. Иначе завтра все будет сильно болеть. Пусть господин успокоится и разрешит мне помочь ему.

Холеку невольно вспомнился стражник, который хотел помочь загнанной лошади. Он живо представил себе такую картину: с очаровательной улыбкой девушка достает нож и... помогает посланнику Холеку Канборскому обрести вечный покой. Нет уж, спасибо. Даже если принять во внимание то, что в этих прозрачных шелковых тряпочках и ножа-то не спрячешь... К тому же кто их знает, этих дустанцев, позволишь себе принять такую помощь, а наутро выяснится, что ты царевну обесчестил. Договаривайся тогда о нейтралитете с воронами, болтаясь в петле на городской площади...

- Видишь ли, меня смущает то, что ты почти раздета, и...

Холек не договорил. С каждым его словом глаза девушки расширялись все больше, пока не заняли ровно половину лица. С выражением полнейшего недоумения она оглядела себя и повернулась к посланнику.

- Господин, я не понимаю, - совершенно искренне сказала она. - Я одета. У нас все так ходят...

Пришел черед Холека таращить глаза. Если у них так ходят все, а нравственность в Дустане, как он слышал, весьма строгая, и девушку, потерявшую невинность до брака, замуж никто не возьмет, как они вообще ухитряются хоть одну взять в жены девственницей? В Серидже так одетая девственница оставалась бы таковой до первого же встречного мужчины. Пламя Бездны, да у нее же все видно!

Холек в очередной раз залился краской. Девушка озадаченно смотрела на него.

- Кажется, я понимаю, - сказала она. - Господин не знает наших обычаев. У нас не зазорно показывать свое тело, особенно если есть что показать. Стыдно показывать тело, если оно уродливо. Такие люди носят одежду, похожую на вашу. И еще слуги, потому что им то и дело приходится выходить на улицу, а там сейчас прохладно...

- И что, если девушка в такой одежде ходит по улице, мужчины смотрят на нее без... вожделения? - спросил ошарашенный посланник, садясь на одну из раскиданных по полу подушек. Девушка без малейшего смущения уселась напротив.

- Наверное, если бы так ходили не все, смотрели бы. А если можно любоваться всеми девушками, зачем вожделеть? У нас этому просто не придают значения. К тому же если человек задумал жениться, он всегда может увидеть, не имеет ли девушка телесных изъянов. А девушка видит, нет ли изъяна в мужчине.

- А... мужчины - они тоже так ходят?

Девушка пожала плечами.

- Летом у нас довольно жарко, - сказала она. - Какой смысл им носить плотную одежду и изнурять свое тело?

Холек с трудом закрыл рот и порадовался, что не приехал в Дустан летом. Если бы в воротах Румалы он наткнулся на толпу полуголых мужчин и женщин, ничуть не стесняющихся своего вида, на том бы его миссия и завершилась - он бы просто не пережил этого зрелища.


Наутро Холек проснулся с легкой ломотой во всем теле. Безмерная усталость изнурительного пути отступила, и он порадовался, что не щадил себя во время военных походов. Будь он главнокомандующим только по названию, неизвестно, удалось бы ему выдержать эту безумную скачку. Впрочем, еще вопрос, в выносливости ли Холека крылась причина того, что он сейчас не стонет при каждом движении. Вчера девушке удалось уговорить его закончить массаж. Он несколько раз краснел и не позволил размять наиболее деликатные места, сильнее всего пострадавшие в дороге от постоянного контакта с седлом. В душе он очень удивлялся тому, что у нее сам вид обнаженного мужского тела не вызывает ни малейшего смущения, но сама процедура пришлась ему весьма по вкусу. Вольностей Холек себе не позволил - легкомысленная одежда отнюдь, видимо, не означала легкомыслия в поведении, да и не похоже было спокойствие девушки на бестрепетность опыта, скорее это было бесстрастие невинности. Постепенно сериджиец расслабился под ее чуткими пальцами, задремал и не заметил, когда она бесшумно выскользнула за дверь. Но, возможно, именно ей он обязан своим сравнительно сносным состоянием.

Он поднялся, нашел у постели свою высушенную и вычищенную одежду, проворно оделся, содрогаясь при мысли, что его могли вырядить по дустанской моде, поискал что-нибудь съедобное, не нашел и задумался было о гостеприимстве, которым славился Дустан. Но прислуга здесь явно владела искусством чтения мыслей - почти немедленно в покои вбежали несколько девушек, наряженных в прозрачные шелка, принесли подносы с фруктами, напитками и местными кушаньями, источавшими восхитительные ароматы. Особенно привлекательно выглядела дымящаяся горка рассыпчатой болотной пшеницы с янтарными зернами в целую фалангу длиной, тушенной с кореньями, овощами и пряностями. Увенчанное целой мисой жареного мяса и щедро политое подливой, это блюдо заставило изголодавшегося сериджийца сглотнуть слюну. Поблагодарив, посланник уселся за низенький столик, уставленный подносами, и ни одно блюдо не обделил своим вниманием. Легкое золотистое вино в высокогорлом чеканном кувшине привело его в прекрасное расположение духа, и он начал подумывать о дустанских обычаях с гораздо большей приязнью, чем накануне, когда, как оробевший юнец, прятался от девушки за занавеской.

Холек проводил взглядом смешливую девичью стайку, убегавшую с пустыми подносами за драпировку, заменявшую дверь. Вчерашней девушки среди них не было. Почему-то это его опечалило. Холек поднялся с подушки, подошел к окну. Внизу, во дворе, стражник водил кругами запаленного коня. Видимо, прискакал очередной гонец...

Будь Холек дипломатом, он бы, наверное, постарался как-то ускорить события, поискать во дворце союзников, поторопить с приемом... Он не был дипломатом. Он был всего лишь воином. Поэтому просто ждал, только однажды подозвав слугу и попросив узнать, передали медальон царю или нет. Слуга вскоре вернулся, сообщил, что медальон у царя, и ушел по своим делам. Посланник вернулся в отведенные ему покои, и долго стоял у окна, наблюдая, как бегут по плитам двора грязные ручейки. Глубокой осенью погода и в Дустане далека от совершенства, и Холек порадовался летнему теплу дворца, где девушки даже зимой могут разгуливать в прозрачных до неприличия шелках...

На третий день стражники в парадном убранстве принесли Холеку его медальон - царь призывал посланника к себе.

Холек шел за стражниками по длинным извилистым переходам. Стены и потолок, щедро украшенные резьбой, мозаиками и росписью, местами скрывались за коврами и драпировками. Иногда из-за них слышались смех или музыка, и можно было догадаться, что там скрывается вход в чьи-нибудь покои. Чаще было тихо, но значило ли это, что за ними голая стена? Может, кто-то просто молча стоял у окна и смотрел на дождь за окном, дожидаясь своего часа?..

У богато инкрустированных дверей стража остановилась. Створки медленно раскрылись, пропуская Холека.

- Холек Канборский, посланник Сериджа! - провозгласил невидимый глашатай. - Войди и передай царю слова своего государя!

Царь сидел в удобном кресле возле жаровни, распространявшей приятный аромат. Больше в царском кабинете не было ни души, но Холека не обмануло безлюдье: за драпировками, в изобилии покрывавшими стены покоя, мог прятаться полк писцов, секретарей, и целая армия слуг. Жестом царь подозвал к себе остановившегося сразу за порогом Холека.

- Скажи, что привело в мой дворец главнокомандующего сериджийской армии?

- Суровая необходимость, государь. От имени короля Сериджа я прибыл просить о нейтралитете и благодарен за скорый прием.

- О нейтралитете? - живо спросил царь. - Разве мы воюем?

- Нет, государь. Но моему королю стало известно, что эта война может начаться в самом скором времени.

- Возможно. Почему это так тревожит твоего государя?

- Его это не тревожит, - честно ответил Холек. - Это тревожит меня.

Каким бы ни был ответ, которого ожидал царь, он услышал вовсе не то, чего ждал, судя по неприкрытому изумлению, отразившемуся в его глазах.

- Ты очень удивил меня, посланник, - сказал царь, откидываясь на спинку кресла. - Значит ли твой ответ, что ты не полномочный представитель короля?

- Мой медальон был в ваших руках, государь.

- Да, верно, - кивнул царь. - Твои полномочия вне сомнений. Но то, что ты сказал... как может быть, что военачальник печется о безопасности государства больше, нежели его правитель?

- Я не знаю. Но это так.

Царь молча рассматривал посланника.

- Король Сериджа получает дань с грабителей караванных троп, - сказал он наконец. - Из-за него разбойничьи шайки множатся, как трупы в чумном городе. Я предлагал ему навести порядок на дорогах его королевства. Он надо мной посмеялся. Должен ли я снести его насмешку? Моему роду две тысячи лет, полководец. Должен ли я позволить тому, чей род не старше полутысячи лет, осмеивать честь моих предков?

- Для моего короля ничего не значит древность рода, - покачал головой Холек. - Но мой народ не оскорблял вас, государь. Разве кровь и страдания простых земледельцев, ничего плохого не сделавших Дустану, помогут вам забыть обиду?

Царь с новым интересом посмотрел на посланника.

- Но войны не бывает без жертв, - заметил он.

- Воевать можно по-разному, - отозвался Холек. - Много ли потеряет Дустан, если перестанет торговать с Сериджем и пустит караваны в обход сериджийских границ? Скорее всего, немного, а если учесть потери на караванных тропах, то, пожалуй, даже в чем-то и выиграет. Серидж в этом случае как раз потеряет очень много. Скорее всего, остальные правители последуют вашему примеру, и караваны вообще перестанут ходить через земли Сериджа. Мое государство лишится изрядной доли своего дохода.

- Ты очень странный посланник, - задумчиво сказал царь. - Ты предлагаешь мне причинить вред твоему государству вместо того, чтобы запугивать меня численностью армии и умением твоих солдат сражаться. Почему?

- Потому что армия Сериджа велика, и воины мои - одни из лучших, - тихо ответил Холек. - Но никакая армия не сможет победить, если три границы из пяти в огне. Конница Перулы уже, наверное, под стенами Севанжи. Перевалы на границе с Кохаром - вечная головная боль. Если еще и Дустан нападет на нас, Сериджу не устоять...

- Ты очень странный посланник, - повторил царь. - Как ты полагаешь, что после таких слов сделает разумный правитель?

Холек смотрел спокойно.

- Разумный правитель подумает: а нужна ли ему такая головная боль? Разбойники на караванных тропах - это неприятно. Но толпы беженцев из разоренной страны куда неприятнее. Даже если победителю удастся договориться с Перулой и Кохаром о разделе Сериджа, Перула и Кохар окажутся под боком у разумного правителя, и щит Сериджа больше не будет прикрывать его границы. И когда конница Перулы заржет у ворот Румалы, а кохарские клинки загремят о доспехи дустанских воинов, не задумается ли тогда разумный правитель, что разумнее было бы дать Сериджу выстоять, чтобы и впредь волны набегов разбивались о копья его рыцарей?

- Ты очень странный посланник... - в третий раз, но уже совсем по-иному повторил царь. - Ты не лжешь и не изворачиваешься. Почему?

- Потому что я воин, а не дипломат, государь.

- Что тебе сказал твой государь, посылая ко мне?

- Что я должен добиться нейтралитета любой ценой.

- А если ты его не добьешься?

- Тогда я умру.

- Я мог бы взять тебя заложником. Мне нужны честные люди.

- Чести моей это не сохранит. А выгоды Дустану не принесет никакой.

- А какую выгоду Дустану принесет нейтралитет?

- То, что рыцари Сериджа по-прежнему будут стоять между Дустаном и Перулой, достаточная выгода.

- Мой гонец доложил, что ты по прибытии из армии не провел в Севанже и половины дня, сразу пустился в путь. Он так и не смог тебя догнать. Ты спешил так, что загнал не одного коня. Зачем тебе лично нужен нейтралитет, полководец?

- У границы с Дустаном стоят лучшие мои войска, государь. На случай, если начнется война. Если Дустан согласится на нейтралитет, я смогу бросить эти войска против конницы Перулы. Тогда мы победим. Против королевской конной гвардии перульцы не выстоят. Это сейчас единственное спасение для тех, кто ни в чем не провинился перед царем Дустана. Я служу не королю Сериджа. Я служу самому Сериджу. И я обязан защитить тех, кто кормит и одевает меня.

- Сериджу не повезло с королем, - сказал, вставая, царь. - Но ему повезло с главнокомандующим. Я не дам нейтралитета. Но когда Серидж падет, я позабочусь о том, чтобы твой народ пострадал как можно меньше. И от моих войск, и от войск Перулы. А Кохар я постараюсь не пропустить за перевалы.

- Это окончательный ответ? - спросил Холек.

- Не вижу ничего, что могло бы убедить меня передумать. Но ты можешь остаться. Я не стану неволить тебя служить мне. Ты мог бы открыть воинскую школу или найти себе дело по душе...

Холек поклонился, выпрямился и медленно расстегнул пояс с ножнами. Древний клинок лег к ногам удивленного царя.

- Мой долг - вести армию в бой. Я не могу остаться, государь, но от всего сердца благодарю вас за предложение. Примите этот меч в знак моей признательности. Если вы позволите, я отправлюсь в путь немедленно.

Царь поднял ножны. Ему не нужно было объяснять, что он держит в руках - он узнал и клеймо, и клинок.

- Черный Бродяга... Не знал, что ты владеешь этим сокровищем... Почему ты оставляешь его мне? Владеющий Вэлтмором непобедим!

- Увы, государь, это всего лишь легенда. А кроме того, этим мечом страстно желает завладеть король. Он одержим стремлением к власти над миром. Когда я вернусь, меня казнят, а клинок король заберет себе. Боюсь, это ввергнет Серидж и сопредельные страны в такие беды, что даже падение королевства - не худшее из возможных бедствий. Я не хочу, чтобы легендарный меч попал в нечистые руки. Пусть лучше им владеет человек благородной души...

- Тебя не страшит гибель? - спросил царь.

- Нет, государь. Последний в роду, владевший Черным Бродягой, становится неупокоенным духом. Для меня не скоро кончится жизнь, как бы ни был близок конец земного пути. Я еще послужу своему народу...

Несколько минут в царских покоях стояла тишина. Наконец царь нарушил ее.

- Если в твоем королевстве рождаются такие люди, как ты, оно заслуживает лучшей участи, чем пасть под копытами перульских коней. Отправляйся в путь, полководец, и смело уводи королевскую гвардию от моей границы - войска Дустана не перейдут ее. Но если ты вернешься без Вэлтмора, хоть и с нейтралитетом, защитит ли это тебя от гнева твоего государя?

- Я не знаю, - ответил Холек. - Но это уже не важно.

Царь еще немного помолчал.

- У меня здесь есть дева, которая изъявила желание выйти за тебя замуж. Ты ведь не женат?

Посланник так растерялся от неожиданной смены темы, что не сразу нашелся с ответом.

- Я не женат, государь, - сказал он наконец. - Но я в смятении. У нас разные обычаи, и мне непривычно, что дева принимает такое решение, даже не зная меня...

- Она тебя знает, - спокойно возразил царь. - Она делала тебе массаж в тот вечер, когда ты прибыл в Румалу.

- Но... - Холек растерялся окончательно. Мало того, что его собрались женить, едва спросив, нет ли этому помех, так еще и на девушке, которая делает массаж усталым путникам. Спору нет, девушка хороша собой и умна, но... - Но, государь, я не уверен, что это будет достойно...

- Тебя смущает, что ты ниже нее родом? - уточнил царь. - Ничего, это не препятствие. Ты лорд-управляющий провинцией, это почти царевич по нашим понятиям. К тому же она согласна покинуть Дустан и жить в Серидже, так что это препятствие отпадает.

Ниже нее родом?! Пламя Бездны, кто тогда она такая, что сериджийский лорд по сравнению с ней - безродный?! Действительно царевна, как ему тогда подумалось? Вот был бы скандал, если бы он и впрямь принял ее за девушку для развлечений...

Царь явно считал, что молчание - знак согласия.

- Вот и хорошо, - сказал он, хлопая в ладоши. Этот жест был знаком Холеку: так дустанские купцы скрепляли сделку, и после этого ее нельзя было расторгнуть. Смятение посланника перешло в легкую панику, когда на пороге появились невозмутимые стражники.

- Проводите лорда в его покои, - велел царь. - Пусть он напишет приказ армии и запечатает его своей личной печатью. Вызовите кого-нибудь из сериджийских рыцарей-странников, их тут несколько человек съехалось на турнир, пусть отвезет приказ тем войскам, которые стоят у границы. И пошлите кого-нибудь за сериджийским священником...


Вот так и получилось, что в путь Холек тронулся не немедленно, как собирался, а спустя два дня, и не один, а с молодой женой. Брак был заключен двумя священниками, сериджийским и дустанским, которые, хоть и косились друг на друга, но старались перещеголять соперника в пышности и торжественности обряда, и дело свое сделали в лучшем виде. Отныне брак лорда Холека и двоюродной племянницы царя, царевны Илис, был законным и для Сериджа, и для Дустана. Илис изъявила желание путешествовать верхом, чтобы муж не скучал в одиночестве, и Холек с удовольствием подчинился этому решению. Конечно, он полагал, что девушка быстро устанет, и тогда все равно придется покупать карету, но пока есть возможность двигаться быстро, этим следовало воспользоваться.

Однако сериджийца ожидало приятное разочарование. День шел за днем, а изнеженная на вид царевна не проявляла признаков усталости, с неизменной грацией управляя своей чистокровной кобылой, была весела, как птичка, по утру, и с не меньшим оживлением щебетала вечером, спешиваясь у постоялого двора и внушая очередному невежественному конюху, как следует обращаться с их лошадьми. Конюх, на своем веку перевидавший чистокровных дустанских скакунов никак не меньше, чем царевна - полуголых мужчин в жаркий сезон, ухмылялся в усы, соглашаясь со всем, что она скажет, и уводил лошадей в конюшню. А царевна уже инспектировала кухню, требуя самых лучших блюд для своего супруга.

Только к концу дороги, когда впереди замаячили стены Севанжи, древней столицы Сериджа, Холек начал понимать, зачем царь так поспешно окрутил его со своей племянницей. Илис была гарантией того, что король не свернет шею своему главнокомандующему, когда тот явится без Черного Бродяги. Одержимый или нет, тот не мог не понимать, что без нейтралитета с Дустаном Серидж обречен. И даже одержимый король едва ли позволит себе сорвать гнев на зяте дустанского государя.

Осторожные расспросы в пути позволили Холеку узнать, что визит царевны-массажистки для дустанского дворца - обыденное явление, обычное проявление гостеприимства. А заодно проверка посланника на то, какой это человек: не оскорбит ли хозяев, не начнет ли выведывать тайное? Ступая на мраморные полы дворца, Холек, сам того не зная, уже имел славу человека достойного: привратники, сдавая гостя дворцовой страже, упомянули, что посланник очень переживает гибель своего коня и даже не смог сам его добить.

Когда сериджиец, вопреки печально известному темпераменту своих соплеменников, сбежал из чана, он только укрепил хорошее мнение о своей персоне. Когда, вопреки всем принятым в дипломатии правилам ведения переговоров, говорил с царем откровенно, он внушил к себе невольное уважение. А когда отказался остаться и подарил царю древний клинок, святыню своего рода, царь, поначалу без особого восторга воспринявший просьбу своей племянницы выдать ее замуж за посланника, решил, что лучшего мужа для своенравной девицы ему не найти. И сироту, оказавшуюся на его попечении, пристроит удачно - все-таки лорд-управляющий, не нищий бедняк, и рода знатного, да и самому свежеиспеченному супругу она голову сохранит... скорее всего.

На тот случай, если король все-таки обезумеет окончательно и попытается свести счеты с Холеком, юная супруга имела совершенно определенные инструкции, которыми с обожаемым супругом делиться вовсе не собиралась. Но чем все кончится, представляла хорошо. Как и Холек, король наследников не имел. А если трон вдруг опустеет в разгар войны, кому быть новым правителем? Разумеется, тому, кто одержал победу и спас государство от разорения, какие могут быть сомнения? Не то чтобы Илис так уж стремилась стать королевой - каково приходится супруге царя, она видела ежедневно, и влезать в такое же ярмо не рвалась. Ей вполне хватило бы и замка в провинции, для которого она уже запланировала полный ремонт и переделку в соответствии со своими представлениями о красоте и уюте. Но если придется...

Никому, даже царю, даже нежно любимой тете, заменившей маленькой Илис безвременно умершую мать, она не рассказывала о странных, повторяющихся каждый месяц снах, в которых являлся к ней некий человек в чужеземной одежде. Она не могла сказать, молод он или стар, красив или невзрачен, потому что лицо его представало как бы затуманенным. Но душу этого человека она видела ясно, и не спутала бы ни с какой другой. И знала всем существом своим, что этому человеку она предназначена. Потому и отказывала всем женихам, приводя в отчаяние царя, не знавшего, как ей угодить.

И когда мимо драпировки, за которой она пряталась, прошел сериджийский посланник, изможденный, грязный и промокший, сердце гулко ударилось о ребра: он! Она смотрела, как он уходит по коридору, роняя с дорожного плаща грязные капли на дорогие ковры, и задыхалась от счастья и ужаса...

И теперь, когда свершилось предначертанное, она готова была не то что короля - весь мир с дороги убрать, лишь бы ничто больше не грозило тому, кто едет с ней рядом на чистокровном скакуне и хмурится, обуреваемый какими-то пока не понятными ей тревогами. Но это пока... Илис улыбнулась и поправила край вышитого плаща. Определенно в этой странной одежде есть своя прелесть...

Холеку нелегко было свыкнуться с мыслью, что это хрупкое создание, так неожиданно навязанное ему царем - его жена. Он как-то не задумывался о том, что ему уже за тридцать и что пора бы озаботиться наследником. О какой свадьбе мог он думать, когда ему приходилось метаться от границы к границе, чудом поспевая отбивать вторжения кохарских фаланг и перульских орд, чтобы тут же через всю страну торопиться к дустанской границе, а оттуда - еще куда-нибудь, где опять земля загорелась под ногами...

Но в те редкие мгновения, когда он успевал помечтать о семье и домашнем уюте, грезилась ему совсем не сцена возле купального чана в дустанском дворце! Он мечтал о турнире, на котором завоюет сердце прекрасной дамы, за которой придется долго ухаживать и совершать в ее честь всевозможные подвиги... если на них останется время между боями, конечно. Потом она наконец даст свое согласие, и будет праздник, и крестьяне Канбора будут пить эль нового урожая за здоровье молодых...

Что ж, подвиги можно совершать и в честь супруги, крестьяне охотно выпьют и за такую пару - им все равно, за кого пить, лишь бы налоги не повысились, а сердце, похоже, завоевывать уже нет надобности - стоит только послушать, как прекрасная дама распекает повара: по ее мнению, травяной отвар, снимающий усталость, недостаточно горяч, мясо слишком жесткое, а посуда нечиста.

Такая забота трогала, но и слегка раздражала - не ребенок же он, в конце концов! Однако за время пути Холек уяснил, что лучше предоставить Илис кудахтать над ним сколько заблагорассудится - так будет спокойнее и ему, и сопровождающим. И он только посмеивался втихомолку, когда перепуганная служанка мчалась перемывать ложки, повар жарче раздувал огонь и отбивал мясо деревянной колотушкой, поругиваясь вполголоса. Может, Илис и была царевной, и делала массаж усталым посланникам, и была не в меру заботлива, и покомандовать любила не хуже генерала, которому дали сотню новобранцев, и даже в строгой сериджийской одежде ухитрялась выглядеть ничуть не менее соблазнительной, чем в своих прозрачных шелках, но именно такая жена могла и привести в порядок изрядно запущенное хозяйство в канборском замке, и приструнить обленившихся слуг. Оставалось смириться с этим и научиться получать удовольствие...


Сказать, что король разгневался - значит не сказать ничего. Королевская конная гвардия прибыла от дустанской границы как раз вовремя, чтобы отбросить от городских стен и погнать назад в Перулу дикую степную конницу. Прибывший с войсками рыцарь передал известия из Дустана - нейтралитет заключен, и Холек, по слухам, заплатил за него своим волшебным клинком. Король был потрясен настолько, что несколько дней ни с кем не разговаривал.

Самым убийственным было то, что лорд не оставил ему ни одной лазейки. Король сам приказал заключить нейтралитет любой ценой. Любой. То есть и ценой Вэлтмора. И казнить его за это нельзя - лорд исполнял приказ. То, что при этом рухнули все надежды короля, роли уже ни для кого не играло - кроме самого короля, разумеется. И что теперь делать? Черного Бродягу царь не отдаст, на это даже рассчитывать не приходится. Казнить Холека не имеет смысла - он и так все равно хуже, чем покойник, последний из своего рода владевший Вэлтмором. Что с ним ни делай, как умрет, призраком станет. Еще являться начнет по ночам, чего доброго, и неизвестно, кому в итоге будет хуже... Куда ни кинь, всюду клин. И весь месяц, в течение которого главнокомандующий пробирался по раскисшим дорогам Сериджа, король наливался дурной злобой от отчаяния и безысходности.

Он решил измыслить для лорда Канборского такое наказание, которое будет хуже смерти. Оставалось придумать, какое. Когда очередной гонец донес, что Холек едет с большим караваном, и сопровождает его дустанская девица необыкновенной красоты, король понял, что выход найден.

Он даже не стал призывать Холека к себе немедленно по прибытии. Пусть отдохнет с дороги в своем роскошном столичном доме, пусть потешится богатыми дарами и своей смуглой красавицей. Он долго ждал. Он может подождать еще немного...

Наутро по прибытии Холек явился во дворец без всякого приглашения. Вместе с дустанской девицей, чем немало удивил короля.

- Я выполнил ваш приказ, ваше величество, - доложил Холек, входя в кабинет короля в сопровождении своей спутницы.

Король молча смотрел на них. Сначала с ног до головы оглядел главнокомандующего, задержавшись взглядом на поясе, где вместо ножен Черного Бродяги висел кохарский клинок. Потом с видом ценителя окинул взглядом девушку.

- Хороша, - сказал он наконец. - Поздравляю, у вас отменный вкус. Вы прекрасно справились с моим поручением, господин главнокомандующий. Думаю, вы не хуже справитесь и с другим. Разведка доносит, что возле перевала Туру, с кохарской стороны, видели подозрительные отряды. Скорее всего, именно оттуда будут прорываться основные силы кохарских войск. Я поручаю вам немедленно принять под свое командование гарнизон укреплений на перевале, привести в полную готовность, и удерживать перевал до тех пор, пока угроза не минует. Что касается вашей дамы... - он снова с удовольствием осмотрел стройную фигурку красавицы, - на перевале она вам не понадобится. Для такой феи там неподходящие условия. Думаю, я смогу найти для нее что-нибудь получше, чем солдатская койка.

Король осекся. Что-то явно было не так. Не могла дустанская рабыня, подарок, игрушка смотреть на короля с такой очевидной, полной высокомерного презрения холодной яростью.

- Милый, я не поняла - ты меня привел к королю или к работорговцу? - ледяным тоном спросила девушка.

- К стыду моему, это король Сериджа, - ответил Холек.

- К стыду?! - привстал король.

- А почему я должен гордиться королем, который требует жену лорда в наложницы? - Холек смотрел с не меньшим презрением, чем дустанка. - Или священные узы брака уже ничего не значат для вашего величества, что вы готовы оскорбить не только меня, но и близкую родственницу царя Дустана, царевну Илис и мою законную жену?

В бессильной ярости король откинулся на спинку своего кресла. Так значит, она не подаренная рабыня! Она царевна и его жена... Ах, как жаль! Такое было бы приятное дополнение к задуманному - представлять, как беснуется ненавистный лорд высоко в горах, думая о своей рабыне, согревающей постель короля! Увы. И то, что Холек привез из Дустана, скорее всего, не отобрать - наверняка окажется приданое его жены... Что ж, достаточно и того, что прославленный полководец всю жизнь проведет в занюханной дозорной башне, стерегущей подступы к перевалу. Потому что угроза со стороны Кохара не минует никогда. Это будет пострашнее любой пытки...

- Мои извинения, леди, - холодно сказал король, равнодушно отворачиваясь от Илис. - Подарки, привезенные посланниками, предназначаются королю. В том числе и живые подарки. Гонец, который принял вас за подаренную рабыню и не потрудился навести справки, будет наказан. Владения вашего мужа в вашем распоряжении до тех пор, пока он командует укреплениями Туру.

- Мой дядя не передавал подарков для вашего величества, - так же холодно ответила Илис. - Он считает, что вы и так достаточно получили от пригретых вами разбойников. А мой долг жены - находиться рядом с мужем, где бы он ни был. Даже в военном походе. Прощайте.

И она стремительно, но с достоинством вышла за дверь. Не прощаясь, Холек последовал за ней, оставив короля задыхаться от ярости.


Даже личный приказ короля немедленно отправляться к месту службы не мог послужить причиной для того, чтобы не заехать в свой замок, благо было по пути. И уже через пару дней подковы скакунов звонко защелкали по подъемному мосту канборского замка под приветственные крики гарнизонных рыцарей. Илис с удовольствием осматривалась по сторонам. Поля, мимо которых они проезжали, были хорошо вспаханы под зиму, и крестьяне в добротной, крепкой одежде раскидывали по бороздам навоз, чтобы после весенней запашки паровые поля получили свою долю удобрений. Деревья в садах были ухожены, стволы смазаны варом от вредителей и обвязаны колючим лапником от грызунов. Скот в стадах, несмотря на позднюю осень, еще бродивших по склонам холмов, был упитанным, мохнатые и коренастые крестьянские кони бодро рысили по прихваченным морозцем дорогам с возами сена и хвороста, и не казались изможденными непосильным трудом. Везде чувствовалась заботливая хозяйственная рука. И замок, несмотря на постоянное отсутствие хозяина, не выглядел заброшенным. Неприступные стены, носившие следы былых штурмов, нигде не осыпались, крепкая кладка обтесанных диких камней внушала почтение, вода во рву местами расходилась кругами, и порой случайным всплеском выдавала наличие рыбы. Значит, в ров не спускали отходы, если там могла жить рыба, и это защитное сооружение в летние месяцы станет источником не заразы, а разнообразия на столе.

Церемониал представления новой госпожи был прост: Холек, поднявшись на высокое крыльцо своего дома, обнял жену за плечи и на весь двор сообщил, что теперь в Канборе есть хозяйка, леди Илис, и за ее здоровье нынче вечером будут пить все желающие. Желающих оказалось столько, что задрожали стены. Смущенная и обрадованная Илис слегка поклонилась тем, кто собрался во дворе, и пообещала хорошо заботиться о замке и его обитателях. На том все и кончилось. То, что новая леди Канбора родом дустанка, никоим образом не повлияло на отношение к ней людей Холека. Раз он на ней женился, значит, она того стоит, и так тому и быть.

Едва помывшись и переодевшись с дороги, Холек прошел в свой кабинет. Пока слуги суетились в пиршественном зале, накрывая огромные столы, он хотел выслушать отчет управляющего. Хорошо зная характер своего господина, тот уже стоял у секретера с кипой бумаг в руках, готовый отчитаться по любому вопросу.

Судя по всему, рассказанному управляющим, дела шли неплохо. Через полчаса довольный Холек хотел уже отпустить его, но тут в кабинет впорхнула его супруга, посвежевшая и счастливая, и с нерешительной улыбкой посмотрела на незнакомого мужчину.

- Милая, это мастер Руман, наш управляющий, - представил ей незнакомца Холек. - Мастер, это леди Илис, моя супруга и с сегодняшнего дня - госпожа Канбора.

Илис просияла.

- Мастер Руман, позвольте поблагодарить вас за ваш труд! - защебетала она, пожимая управляющему руки - принятый в Дустане способ выражать свою благосклонность. - Вы превосходно заботитесь о поместье! Ваши сады вне всяческих похвал! Я видела даже, что у вас в Канборе сумели вырастить такие нежные сорта...

Мужчины, захлебнувшиеся в потоках излияний, только хлопали глазами. И если Холек, за время пути немного пообвыкшийся с многословной манерой супруги высказывать свое восхищение, еще как-то ориентировался в замысловатых комплиментах Илис, то управляющий уже и не пытался хоть что-нибудь понять. Но по его глазам было очевидно, что отныне за леди Илис он готов положить душу, стоит только попросить. За все время своей жизни он едва ли получил и сотую долю тех похвал, которые расточала ему дустанская царевна.

Она бы, пожалуй, еще долго расхваливала управляющего, но запахи, доносившиеся из приоткрытой двери, становились все привлекательнее, и Холек не выдержал.

- Моя прекрасная леди, - сказал он, привлекая к себе расщебетавшуюся супругу, - я рад, что тебе по душе пришелся человек, который столько для меня сделал и которого я непростительно мало хвалил. Но у меня есть еще совершенно замечательный повар и целая гвардия поварят, и мне хотелось бы, чтобы они получили свою долю твоих восторгов! А заодно и моих!

- Мастер Руман, вы присоединитесь к нам? - спросила, ловко ускользая из объятий мужа, Илис.

- Разумеется, но чуть попозже, - ответил за управляющего Холек, поймал жену за руку и торжественно повел ее в зал.

Конечно же, и повар, и поварята, и солдаты, и слуги, и горничные - все, кто имел отношение к канборскому замку, попали под фонтан дустанского красноречия. И к концу дня в замке не осталось ни одного человека, равнодушного к источнику этого многословия. Холек смело мог оставить свою жену в замке - гарнизон скорее зубами перегрыз бы глотку кому угодно, вплоть до короля, чем позволил бы обидеть госпожу. Безусловно, сдержанным на вид сериджийцам непривычным было такое откровенное излияние чувств. Но пресловутому сериджийскому темпераменту оно пришлось куда как по душе. Госпожу нельзя было не любить. И любить - в привычном для сериджийца смысле - было тоже нельзя. Люди Холека быстро нашли выход из этого тупика. Они стали ее обожать.

Холеку очень льстило решение супруги отправиться с ним к перевалу. Хоть он и отдавал себе отчет, что оно может быть вызвано не только любовью к нему и нежеланием расставаться, но и страхом. Илис, при всей ее самоуверенной говорливости, наверняка боялась остаться одна в чужой стране, да еще с большой вероятностью однажды увидеть у ворот королевский стяг. Но все-таки в одном Холек был с королем полностью солидарен: зимний перевал - не место для слабой женщины. И неважно, что она за все время пути ни разу не пожаловалась на усталость. Она была женщиной. Она уже могла носить под сердцем его будущего наследника. И рисковать их жизнями он не имел ни малейшего желания. А король... что ж, если бы король в один прекрасный день заявился под стены замка, то обнаружил бы, что впустить его без разрешения господина никто не может. И что за разрешением этим придется ехать к самому господину. А если бы он и решился на штурм, то был бы неприятно удивлен. Потому что штурмовать замок ему пришлось бы в одиночку. Холек был абсолютно уверен, что никто из королевских рыцарей не пойдет на штурм стен, за которыми укрылась женщина. Тем более, если эта женщина ни в чем не виновата. А если бы и была виновата, спрос не с нее, а с ее мужа. За которым, опять же, надо ехать на перевал...

И поэтому Холек, проведя в замке всего два дня, на третий рано утром тихо поднялся, стараясь не разбудить жену, собрался, взял небольшую свиту, заранее предупрежденную о времени отъезда, и уехал, оставив для Илис короткое, но полное нежных слов письмо. В котором обещал скоро вернуться.

У Холека были все основания для оптимизма. По всем приметам, зима обещала быть суровой, а значит, очень скоро перевалы закроются. Торчать всю зиму на перевале, через который невозможно пробраться не то чтобы армии - небольшому отряду, не имело ни малейшего смысла. Всего-то и требовалось съездить туда, немного погонять гарнизон, тихо спивающийся от безделья, проверить готовность укреплений к обороне, подобрать основные силы и разместить их в предгорьях, наладить сообщение войск с гарнизоном на случай, если какой-нибудь сумасшедший военачальник рискнет своей армией и полезет под лавины - и можно отправляться домой. К любимой - теперь уже несомненно любимой супруге.

Собственно, так и вышло. Почти так...

Холеку пришлось потратить почти два дня, чтобы из всех потрепанных в последней войне отрядов набрать наиболее потрепанные, но умелые. Их он и отправил охранять предгорья, изучать местность, отдыхать, набираться сил и пополнять свои ряды новобранцами и странствующими рыцарями. Заодно направил гонцов к соседним перевалам, чтобы там знали, куда слать за подмогой в первую очередь.

Когда небольшой отряд Холека поднялся в предгорья, им стали попадаться следы недавних стоянок.

- Кто-то поднимается перед нами, господин, - сказал один из воинов, потрогав кострище. - Пепел еще даже не остыл.

- Кто это может быть? - спросил Холек. Сам он искусством чтения следов не владел и всегда немного завидовал тем, для кого они - открытая книга.

- Три всадника и две вьючных лошади. Это может быть гонец короля. Или гонец из замка. К сожалению, здесь на тропе уже почти один голый камень, если бы встретились более четкие отпечатки, я бы мог посмотреть на клеймо подковы. Может быть, какой-нибудь бесстрашный торговец, которому нипочем зимние перевалы. Сожалею, господин, больше ничего сказать не могу. Но если мы поторопимся, то догоним их еще до перевала...


До перевала неизвестных путников догнать не удалось. Когда редкий лес только начал сменяться стлаником, пошел первый снег. Он становился все гуще, и скоро отряду Холека пришлось встать на ночевку: дальше путь проходил над ущельем, тропа становилась узкой и опасной, и в сгустившихся сумерках, задернутых плотной пеленой снегопада, любой неосторожный шаг мог закончиться полетом в пропасть. Это место называлось Нитью Пряхи - слишком часто именно здесь обрывалась нить жизни беспечных странников...

Первый снег редко бывает таким обильным, но даже в этом случае он должен был прекратиться к утру. Воины быстро утоптали площадку, натаскали сухого стланика, нарубили лапника и поставили походную палатку. Пока один разводил костер, остальные задали корма лошадям и занялись приготовлением ужина.

Ночевка прошла спокойно. Снег прекратился к полуночи, и на рассвете, когда Холек выбрался из палатки, его встретило ровное сияние безупречной белизны. Кони всхрапывали, принюхиваясь к снегу под копытами, отфыркивались от попавших в ноздри снежинок. Рыцари уже суетились у костра. Пролежавший ночь под снегом хворост трещал и отчаянно плевался снопами искр и струйками сизого смолистого дыма, но горел достаточно жарко, чтобы вскоре обеспечить отряд нехитрым завтраком. При свете дня Нить Пряхи уже не являлась такой опасной для тех, кто хорошо ее знал, нужно было только внимательно следить, чтобы лошадь все время прижималась левым боком к скале. Это было совсем нетрудно сделать - достаточно просто свесить обе ноги на правую сторону.

Все следы исчезли, но к полудню, когда потеплело и снег начал стремительно таять, а опасный участок остался далеко позади, следопыт нашел место ночевки едущих впереди путников.

- Они уже в дне пути от нас, - сказал он. - Нить Пряхи прошли до снегопада, и после него успели вон сколько отмахать... Думаю, завтра утром они будут уже на перевале.

Потепление было недолгим. Уже к вечеру заметно похолодало, и вскоре в воздухе запорхали первые крупные снежинки.

- Так мы в снегу утонем еще до перевала! - ругнулся Холек, слезая с коня. - Тащимся, как хромая улитка!

- А что, улитки бывают хромые? - удивился следопыт. - Впервые слышу.

- Бывают, бывают, - ворчал Холек, растирая взмокшего коня куском мягкого войлока. - Раз мы именно так тащимся, значит, точно бывают...

- А что, хорошее название! - тут же съехидничал оруженосец лорда, распаковывая вьюк с палаткой. - Рыцари вечно выдумывают всякие названия для своих отрядов - то "Метатели молний", то "Орлы бури" какие-нибудь! На турнире чего только не наслушаешься! Но до такого еще никто не додумался: перевал Туру защищает грозный рыцарский отряд "Хромые улитки"!

Пока паренек зубоскалил, воины расчистили площадку для палатки.

- Ага, - тут же подхватил кто-то, вытаскивая оруженосца вместе с палаткой в круг. - Верхом на боевых слизняках! Никаких стеноломов не надо - эта штуковина сама без проблем на стену вползет, только пристегнись покрепче, чтоб не упасть! Уйди-ка из-под ног, малявка, а то втопчем в снег ненароком, неудобно будет на твоих мослах спать...

- Да уж, тебе бы что помягче! - не остался в долгу оруженосец, проваливаясь в снег за пределами лагеря. - Всех служанки уже знают, какое на конюшне сено душистое, или еще не все?

Под хохот рыцарей, уворачиваясь от покрасневшего воина, паренек побежал к лошадям, но рухнул, споткнувшись о невидимый под снегом камень. Шумная возня в сугробе закончилась тем, что Холек разогнал борцов и отправил обоих чистить лошадей.

Растирая войлоком коня, оруженосец огляделся, убедился, что Холек помогает натягивать палатку и в их сторону не смотрит, и шепотом позвал:

- Айдек!

- Ну что тебе еще? - пропыхтел из-под конского брюха воин. - Некогда мне с тобой болтать, похоже, Стриж ногу сбил...

- Где? - бросив войлок, оруженосец склонился над конским копытом. Лишних коней в отряде не было, поэтому любая травма лошади - дело очень серьезное. Особенно в горах. Особенно когда закрываются перевалы...

- Сам не пойму - то ли засечка, то ли трещина в копыте. Снег налип, не разберу, а почистить не дает... точно ногу бережет. Ранек, ты что-нибудь в этом смыслишь?

- Дай-ка, я посмотрю, - оттеснил оруженосец Айдека. - Ты по конюшням только служанок валять горазд, а я с детства ковалю помогал. Ну-ка...

Почуяв опытную руку, конь замер и позволил поднять себе ногу и осмотреть ее. Ощупав сустав, юноша не нашел никаких повреждений. Значит, причина крылась все-таки в копыте... и это было очень плохо. Поврежденный сустав можно забинтовать и почаще делать остановки, чтобы не перегружать больную ногу. Но поврежденное копыто бинтуй не бинтуй - наступать на него лошадь едва ли сможет.

Ранек аккуратно, чтобы не причинить лошади ненужной боли, начал отковыривать с подошвы копыта смерзшийся снег. Начал с пятки - самое мягкое и уязвимое местечко, чаще всего страдавшее на горных тропах. Он облегченно вздохнул, увидев, что там все в порядке, и начал расчищать стрелку. Туда мог воткнуться острый камешек, это тоже было бы неприятно, но уже намного лучше, чем треснувший копытный рог. Такой камешек достаточно вытащить, промыть ранку крепким кохарским вином и залепить горной смолой, а потом обвязать куском войлока - и через несколько дней лошадь забудет, что нога болела.

Стрелка тоже была цела. Оставалось только самое худшее. Вздохнув, Ранек принялся за подкову и край копыта. Конь дернулся, но ногу не вырвал. Значит, больно, но не слишком. И крови в намерзшем на подкову снегу нет. Может, и обойдется...

Пальцы настыли, едва двигались, но останавливаться было нельзя. Подкову оруженосец с трудом, но расчистил. Гвозди на месте, ни один не кровит, и подкова не болтается. И копытный рог в полной целости. А ногу конь тем не менее бережет. В чем дело?

Воины уже обратили внимание на возню возле лошади. Холек, явно обеспокоенный, направился к ним.

- Что там у вас? - окликнул он издали.

Ранек не ответил. Потому что нашел наконец причину. Под подковой поблескивало золото. Быстро вытащив нож, он кончиком лезвия поддел и вытащил помеху. На его ладони лежала подвеска от женской серьги. И Ранек душой своей мог бы поклясться, что никто в Серидже не носил серег с подвесками в виде виноградных листочков. Никто, кроме одной-единственной женщины, несколько дней назад ставшей госпожой Канбора...

Подвеска скрылась в поясе оруженосца.

- Ничего, господин, - сказал Ранек, отпуская ногу коня и поворачиваясь к лорду. - Камешек попал между копытом и подковой. Все в порядке, Стриж не захромает.

Ранек и сам себе не смог бы объяснить, почему промолчал о найденной подвеске. Но почему-то был уверен, что поступил правильно. Причин, по которым госпожа пустилась в такой опасный путь, могло быть множество. Она могла соскучиться по мужу. Она могла бежать от королевских войск, штурмующих замок. Ее могли, наконец, попросту обокрасть и сбежать, и подвеску потеряла вовсе не она, а вор. В любом случае на перевале они обо всем узнают. Но именно на перевале, а не до него, на опасной горной тропе, где каждый неосторожный шаг может стать последним. Лорд испугается и занервничает, и это может сыграть свою роковую роль...

И Ранек молчал до самого перевала. До тех пор, пока у самой башни их не встретил капитан гарнизона, веселый и смущенный одновременно, и не воскликнул, широким жестом приглашая всех войти:

- А вас тут ждут, мой лорд!


Холек долго не мог решить, чего же в нем больше - злости, страха или радости. От одной мысли о том, что его жена в сопровождении всего одного солдата и своей служанки ехала по горным тропам и пробиралась над Нитью Пряхи, ему становилось дурно. Но при виде сияющей, щебечущей Илис он решительно не мог злиться - губы предательски сами собой растягивались в радостной улыбке. Он соскучился по ней и был искренне счастлив, что она не стала дожидаться его возвращения. Что же до солдат его отряда и башенного гарнизона, то они преклонялись перед ней, навсегда плененные красотой и отвагой супруги бывшего главнокомандующего. И не один из них подумывал о том, чтобы после своего срока службы жениться на дустанской девушке. Царевна! - подумать страшно! - и едет на зиму глядя в горы только для того, чтобы повидать мужа! Сериджийки не были столь самоотверженны...

Когда наутро Илис поднялась на дозорную башню, Холек был еще раз удивлен. Он мог ожидать чего угодно - сочувствия в адрес полководца, которого загнали в такую дыру, вздохов о том, как трудно будет в долгие зимние месяцы отрезанному от страны гарнизону, но такого...

- О небо, Холек, посмотри, как здесь красиво!

Потрясающе немногословно для привыкшего к ее красноречию Холека. Но сколько чувства вложила она в эти слова!

Посмотреть и впрямь было на что. Острые зубцы вершин сверкали серебром в тени и золотом там, где их озаряло восходящее бледное солнце, таинственно мерцали хрусталем ледников - и все это великолепие не нарушалось ни строчкой следов, ни дымком, ни движением. Замерший, торжественный и безмолвный покой вечности... И то, что эта картина, всегда потрясавшая Холека, не оставила равнодушной дустанскую царевну, привычную к теплу и роскоши царских покоев, словно сделало ее еще роднее и ближе. Холек был бы, наверное, очень разочарован, если бы девушка не увидела этой красоты.

- Ты мог бы стать королем, - сказала Илис, продолжая смотреть вокруг широко открытыми глазами. - Но здесь понимаешь, что власть ничего не стоит. Правители уходят и приходят, одна династия сменяет другую, а горы молчат... и реки бегут там, в низинах, и им нет дела до того, кто сидит на троне... Я с радостью останусь здесь с тобой, Холек, и никогда не стану жалеть об этом.

- Ты действительно этого хочешь? - спросил Холек, осторожно привлекая к себе жену. Она обернулась, окатив его волной сияния, исходящего из восторженных синих глаз.

- Хочу. Сады Дустана прекрасны, и леса Сериджа величественны и полны тайн. Но горы... Здесь только я и поняла по-настоящему, что такое жить. Когда кони шли над самой пропастью и я знала, что каждый мой вдох может стать последним, я поняла, что до сих пор и не жила еще, а словно спала. И я благодарна судьбе за то, что она позволила мне проснуться! Ах, какая это была дорога, Холек! Голый камень, стремительно обрастающий льдом, тишина вокруг, и снег с потемневшего неба...

Холек прижал ее к себе.

- Как ты могла так рисковать, глупенькая? Ты подумала о том, что я мог остаться вдовцом, едва женившись? А если бы твой конь оступился там, на Нити? Даже тела твоего мы бы не нашли...

Илис стремительно отстранилась.

- Ты думаешь, я боялась? - удивленно спросила она. - Холек, мы не умеем бояться смерти! Мы страшимся только бесславного конца! Да, мне было бы жаль покинуть этот мир такой молодой, и оставить тебя одного. Но и только. А кроме того... даже если бы это и случилось - подумай, какая гробница, даже самая роскошная в мире, сравнится с великолепием такого погребального чертога? - и она обвела горы взмахом тонкой руки. Широкий рукав накидки из драгоценного меха снежного тигра сверкнул серебром в лучах солнца. - Я не боялась, Холек. Я жила... впервые в жизни.

Она вдруг погрустнела.

- Только сережку сломала, - неожиданно жалобно произнесла она, дотрагиваясь пальцем до уха. - Мамины серьги, все, что у меня осталось от нее... Подвеска оторвалась. Я потратила полдня, чтобы найти ее, и так и не нашла... Как думаешь, весной, когда снег растает, она найдется?

- Обязательно, - утешил ее Холек. - Я даже думаю, что весны ждать не придется.

Илис порывисто обернулась к нему.

- Она уже нашлась, - улыбнулся Холек, протягивая ей золотой листок. - Чудеса все-таки случаются в нашем мире. Твоя подвеска застряла под подковой лошади, и мой оруженосец нашел ее там. Но отдал только вчера, когда увидел, что ты здесь и с тобой все в порядке. Я хотел сначала свернуть ему шею, а теперь думаю, что он был прав. С меня бы сталось отправиться назад в замок, выяснять, что там случилось...

Илис зажала в кулачке драгоценную подвеску.

- Это тот мальчик, который так краснел, когда солдаты рассказывали свои смешные истории? Надо будет его поблагодарить.

Холек чуть сам не покраснел. Соленые солдатские байки показались ей всего лишь забавными историями! Пламя Бездны, ну и порядки в этом Дустане!

- Знаешь, милая, нам ведь не обязательно все время жить здесь, - сказал Холек, отвлекая жену от созерцания заснеженных вершин. - Снег в этом году выпал очень рано, и через неделю здесь уже нельзя будет пройти. Со стороны Кохара снега будет еще больше. Перевал будет непроходим всю зиму и почти всю весну, пока не начнется сев. Мы можем спокойно вернуться в замок и жить там до этого времени. А потом снова поднимемся в горы и проведем здесь лето и осень. Летом горы не менее прекрасны, чем сейчас. А осенью леса на склонах переливаются багрянцем и золотом, и серебряные вершины словно купаются в огненном море...

Илис восхищенно вздохнула.

- Я рада, что увижу все это!

И тут же мечтательное выражение ее глаз сменилось деловитой озабоченностью.

- Но если так, нам необходимо позаботиться о своем жилье. Ты не можешь жить в таких условиях. Это ужасно - одна тесная комнатка, и негде даже принять гостей...

Холек расхохотался.

- Илис, сокровище мое! Какие гости, о чем ты говоришь?! Ну представь себе: разнаряженные придворные в своих пышных нарядах над Нитью Пряхи! Да там ни одна дама не поместится, даже если снимет половину нижних юбок!

Через мгновение Илис самозабвенно хохотала вместе с ним. А просмеявшись, строго сказала:

- Даже если и так, все равно нам нужен отдельный дом. Как я понимаю, камня здесь достаточно, а все остальное можно привезти снизу. Кстати, о Нити Пряхи... У моего дяди есть хорошие мастера. Если позволишь, я напишу ему, и он пришлет сюда несколько человек. Расширять тропу слишком сильно не имеет смысла, но если сделать ее хотя бы безопасной для проезда одного человека... думаю, тогда в гостях не будет недостатка.


Выбранный Холеком и утвержденный королем новый главнокомандующий подтвердил, что перевал Туру стал непроходимым, и необходимости держать там большой гарнизон нет. Холек с чистой совестью оставил в башне десяток дозорных и клетку с голубями, составил список дежурных команд, известил каждого, когда ему заступать на смену, и всех, кому выпало дежурить в последующие месяцы, распустил по домам. Убедившись, что оборонительные сооружения в порядке, стрел достаточно для снабжения небольшой армии, и лавины с этой стороны склона башне не грозят, он собрался и сам. Илис, невзирая на все протесты, отправилась еще с первым отрядом, который сопровождал главнокомандующего. Пока дороги проходимы, нужно было успеть спуститься вниз.

Наконец все необходимое было уложено и навьючено на коней, и маленький отряд начал спуск. Идти приходилось уже пешком, ведя коней в поводу, местами нужно было расчищать дорогу - для этого к седлам были приторочены широкие снеговые лопаты. К предгорьям, где снег только еще лег, пришлось спускаться без малого две недели, но оттуда уже можно было ехать верхом, и всадники начали наверстывать упущенное, благо сменные кони ждали на каждой станции. И все-таки прошла еще почти неделя, прежде чем подъемный мост отозвался низким гулом на удары подков.

Бросив поводья подбежавшему конюху, Холек направился к дверям, на ходу снимая меховые рукавицы и безуспешно пытаясь хоть немного пообтрясти снег, набившийся между ворсинками мягкого войлочного плаща. Снег смерзся в сплошной ледяной панцирь, и никак не хотел расставаться с плащом.

Илис уже ждала на крыльце. Вышитый цветными кожаными шнурками и нитями бисера плащ трепетал на ветру, и она придерживала его край узкой смуглой рукой, дожидаясь, пока муж поднимется к ней.

Улыбнувшись, Холек сбросил стоящий колом войлок прямо на снег, в несколько прыжков взлетел на крыльцо, подхватил жену на руки, внес в прихожую и закружился там, крепко прижимая к себе Илис.

- Отпусти меня немедленно!

Холек засмеялся. Почему-то в ее возмущение плохо верилось - должно быть, из-за сияющих от радости глаз. Тем не менее он подчинился и бережно поставил Илис на пол. Она обняла Холека, привстав на цыпочки, прижалась щекой к обветренному лицу.

- Какой ты холодный...

И тут же, отстранившись, начала поторапливать слуг: согрелась ли вода для господина, готов ли большой чан для купания, нашелся ли наконец купальный халат из мягкой шерсти, и почему до сих пор не накрывают стол?

Пока Холек переодевался, все было сделано. За месяц Илис вышколила прислугу так, что почти не приходилось отдавать распоряжений: все делалось в мгновение ока, и при этом с таким выражение обожания на лице, что Холек невольно рассмеялся.

- Чем ты их приворожила? У меня они так не бегали! - пошутил он, погружаясь в ароматную горячую воду.

- У тебя хорошие слуги, - отозвалась Илис, начиная разминать гудящие от усталости руки мужа. - Мне только нужно было им об этом напомнить...

После купания и массажа, несколько затянувшихся - о причинах спрашивать никто не стал - Холек спустился в зал. Накрытый праздничной скатертью стол почти весь скрылся под всевозможными блюдами, блюдцами и блюдечками из драгоценного дустанского фарфора, и Холек мог только гадать, как все это великолепие уместилось в кожаные сундуки, привезенные из Дустана. Даже в королевском дворце не было такого богатого сервиза.

Помимо фарфора, в зале было на что поглядеть. Тяжелые гобелены полностью скрывали стены, вышитые покрывала на скамьях и креслах переливались радостными, сочными тонами шелковых нитей, факелы на стенах уступили место светильникам тонкой работы, наполненным ароматным маслом, а пол устилал богатейший дустанский ковер ручной работы, в котором ноги тонули по щиколотку.

- А туда ли я попал? - Холек покосился на жену. - Может, я случайно спутал дорогу? По-моему, это не совсем тот замок, из которого я уезжал...

Илис невозмутимо подвела его к креслу на почетном месте, покрытому еще одним ковром, точной копией того, что на полу, только гораздо меньше размером.

- Я считаю, что такой прекрасный замок заслуживает достойной обстановки, - сказала она, садясь рядом на скамеечку, покрытую вышитой подушкой.

- Ну что же, - заметил лорд, оглядываясь по сторонам, - ты не теряла времени даром! Мне нравится то, что у тебя получилось.

В другое время, до поездки в Дустан, Холек бы, наверное, обеспокоился такой роскошью. Она вполне могла вызвать раздражение у короля и привести к печальным последствиям. Но теперь, когда Черный Бродяга неожиданно решил сменить владельца и стал недосягаем для короля, Холек уже ничего не боялся. И с видимым удовольствием уселся за праздничный стол, первый кубок подняв за свою прекрасную даму.

Потом, в спальне, которую Илис превратила в увитое драгоценными тканями уютное гнездышко, он смотрел, как она переодевается в дустанские одежды из прозрачного шелка, и не верил своим глазам. Нет, она ничуть не изменилась внешне. Гибкий стан оставался по-девичьи стройным, и она не пополнела ни на маковое зерно. И тем не менее неуловимая округлость во все очертаниях безупречного тела, неуловимая плавность грациозных движений, неуловимый свет, исходящий из самой глубины синих глаз, обращенных уже не на мир вокруг, а куда-то в потаенные недра своего существа - все это говорило об одном. Холек был уверен, что не ошибся. И когда Илис скользнула к нему под шелковое покрывало, он обнял ее и, заглядывая в глаза, тихо, шепотом спросил:

- Как мы его назовем?

Глаза распахнулись на пол-лица:

- Откуда ты знаешь?!

Холек тихонько засмеялся:

- Я догадливый!

Илис немного помолчала.

- Если будет мальчик, я хотела бы назвать его твоим именем.

- А если девочка?

- Эдна. Как маму...


Ближе к весне прибыли мастера из Дустана. Холек сам съездил с ними к перевалу, показал тропу, особо попросил заняться опасными участками. Таковых, к его удивлению, оказалось больше, чем он думал. Опытные каменщики то и дело останавливали коней, цокали языками, оглядывая совершенно монолитную на взгляд Холека скалу, качали головами, совещались. Когда он попытался высказать сомнение в ненадежности небольшого утеса, нависшего впереди над тропой, мастера посмотрели на него, как на младенца, и один из них, привстав на стременах, с силой метнул свой молот в какое-то место в основании утеса, внушавшего ему опасение. Эффект был сокрушительным. На глазах у Холека каменная громада задрожала, загудела - и целые пласты дикого камня, отслаиваясь, рассыпаясь на большие и маленькие обломки, поползли вниз, на тропу. Через несколько бесконечно долгих секунд перед ошеломленным Холеком высилась груда камней. Он представил себе, как под этот обвал попадает Илис, и ему сделалось жутко. Больше он с мастерами не спорил.

К тому дню, когда сошли все лавины, значительная часть снега стаяла, и перевал снова стал проходимым, тропа от предгорий до Нити Пряхи была безопасной. Нарочно вызывая обвалы в тех местах, где они могли произойти в любое время, мастера потом укладывали обломки там, где это было необходимо. Горки щебня отмечали места, наиболее удобные для ночевок, крупные глыбы тянулись цепочкой по краю тропы там, где она пролегала вдоль пропасти. После этого Холек покинул их и вернулся в замок - Илис подходило время рожать, и ему хотелось в это время быть рядом с ней.

Он очень торопился, но все равно едва не опоздал. Когда его конь влетел в ворота и заплясал, высекая подковами искры из гранитных плит двора, к нему кинулись сразу несколько конюхов со смесью паники и облегчения на лицах. В дверях с Холеком столкнулся управляющий и вцепился в него мертвой хваткой:

- Мой лорд! У госпожи схватки! Она не хочет ложиться в постель! Не подпускает повитуху! Приказала перекинуть через балку полотно! Мой лорд, я боюсь, что госпожа сошла с ума!

Оттолкнув Румана, Холек ворвался в дом.

В доме беспорядочно суетились слуги, а Илис стояла на коленях и держалась за шелковое полотнище, перекинутое через закопченную балку под потолком.

- Что, уже?! - метнулся к ней Холек.

Она кивнула, но ничего не ответила. Она была слишком занята, чтобы отвечать. Холек дотронулся до ее плеча и отошел, чтобы не мешать, но с тревогой следил за ней. Для чего нужен этот шелк и почему она не ложится в постель, он не понимал, но спрашивать не стал - не время. К тому же кто их знает, этих дустанцев, может, у них так принято? В конце концов, ни одно животное не рожает, лежа на спине кверху лапами - только люди. Может, дустанцы считают, что если подражать животным, то будет легче?

Илис напряглась. Холек почти физически ощущал волну боли, скрутившую хрупкое тело. Вцепившись в шелковое полотно, Илис начала подтягиваться на руках с утробным звуком, напоминающим рычание хищного зверя. Холеку стало жутко, но он молчал, готовый придти на помощь. Когда схватка кончилась, Илис обмякла и опустилась на колени, расслабленная, отрешенная, всецело сосредоточенная на том, что сейчас с ней происходило.

Это было очень не похоже на то, как рожали сериджийки. Никаких криков и стонов, никаких метаний по мокрой от пота постели, никаких проклятий и клятв, что больше никогда в жизни... Только напряженное внимание к собственному телу и упорная работа. Неужели дустанцы с детства учат своих дочерей тому, как следует рожать? И теперь Илис просто отчетливо представляет себе, что и как должно происходить, и как нужно поступать, чтобы все кончилось благополучно?

Холек вдруг испугался. А что, если она не сможет родить? Что, если она погибнет, и малыш вместе с ней? Может, она и знает, что делать, но - пламя Бездны! - она ведь такая маленькая и хрупкая, а он такой большой! Что, если его ребенок окажется слишком крупным для нее?!

Холек еще раз посмотрел на жену и вдруг ощутил странное спокойствие. Она не боялась. Она просто делала трудную работу, и ничего более. Таким сосредоточенным бывает воин в трудном поединке, когда знает, что будет нелегко, но победа предрешена. И побеждает.

Илис снова начала подтягиваться и снова зарычала. Теперь, немного успокоившись и привыкнув, Холек мог разобрать, что это за звук. Нет, не рык зверя. Так рычат его солдаты, когда впадают в боевое безумие, когда на пике этой ярости опрокидывают вражеский строй и по спинам врага идут дальше. Контролируемый амок? Воистину, дустанцы очень странно воспитывают своих дочерей...

Их сын родился на девятой схватке. И произошло это без всяких криков. Просто Илис вдруг выпустила полотнище и мягко присела, подхватывая что-то невидимое, а через несколько секунд басовитый рев возвестил обитателям замка, что у лорда Канбора появился наследник.

Служанки, жавшиеся по углам, кинулись к своей госпоже, но Холек успел первым. Подхватив Илис на руки, он уложил ее в постель. Теперь, когда госпожа приняла должное положение, служанки почувствовали себя увереннее. Перепуганная больше всех повитуха выждала, пока перестанет пульсировать пуповина, сноровисто перевязала ее и перерезала. Младенца, притихшего было на груди у матери, быстро обмыли и запеленали, он снова раскричался, но тут же замолк, оказавшись возле Илис. Повитуха тем временем обихаживала госпожу, причитая и охая, удивляясь тому, что такой странный способ рожать ничуть ей не повредил, и даже больше - госпожа совсем не пострадала! И буквально в считанные дни сможет встать на ноги!

Этого Илис уже не снесла.

- Какие еще дни?! - возмутилась она. - С какой такой радости я должна лежать в постели несколько дней?! У меня слишком много дел и мало времени, чтобы так бездарно его терять!

- Но госпожа, - попыталась образумить ее повитуха, - ведь после родов нужно лежать, чтобы остановилась кровь...

- И чтобы она застоялась?! - Илис даже приподнялась, но Холек мягко прижал ее к постели. - Милая моя, да ты понимаешь, что это самое вредное, когда кровь застаивается?! Чем больше я буду двигаться, тем быстрее у меня все наладится!

Нет, воистину дустанцы странно воспитывают своих дочерей. Но Холек уже устал удивляться. Он погладил растрепавшиеся волосы жены, поцеловал ее в лоб и решительно заявил:

- Подожди хотя бы до завтра, мое сокровище. За сутки ведь у тебя там ничего не застоится, правда? А если ты вгорячах вскочишь, как бы хуже не вышло. Если к утру будешь чувствовать себя хорошо, тогда хоть танцуй. Я не возражаю. А пока отдохни... и благодарю тебя за сына...

Они одновременно посмотрели на ребенка. Маленький лорд Холек Канборский безмятежно спал, посапывая крохотным красным носиком в белых точечках.

- А почему у него нос такой... пятнистый? - шепотом спросил Холек.

- Это жир, - так же тихонько пояснила Илис. - Первые дни малыши почти не едят, больше спят. Это потому, что жира много накопили. И пока он не кончится, они не голодны. Зато потом... - она в шутливом ужасе схватилась за голову, - потом они начинают требовать кушать едва ли не двадцать раз на дню!

Любуясь ребенком, они даже не заметили, как повитуха и служанки скромно удалились. Через некоторое время, робко постучав в дверь, две служанки принесли поднос с едой и кувшин с любимым грушевым компотом Илис.

- Господин, стол накрыт, - негромко окликнула Холека одна из них. - Вы спуститесь, или вам подать сюда?

Холек оглянулся на жену.

- Иди, - кивнула она. - Хорошо, что ты приехал. Мне очень хотелось, чтобы в этот день ты был здесь... Иди, а я пока отдохну. Это было... нелегко.

Она закрыла глаза и вскоре задремала.

- Спи, любовь моя, - прошептал Холек и на цыпочках вышел за дверь.

Все лето мастера трудились над Нитью Пряхи, расширяя путь и провоцируя обвалы в ненадежных местах. Когда начали желтеть листья, по Нити Пряхи мог спокойно проехать один всадник, и по краю тропы тянулась насыпь мелкого щебня. Оттуда до перевала опасных мест было всего два, и мастера управились с ними за неделю. После этого Холек пригласил их на перевал и попросил осмотреть окрестности - ему очень не хотелось, чтобы дом, который он построит для своей семьи, однажды оказался погребенным под оползнем.

Мастера отнеслись к его просьбе с пониманием. До снега они обшаривали округу, несколько особо опасных утесов обрушили, чтобы впоследствии они никому не причинили вреда, и в конце концов указали на место в тени скалы, немного позади башни.

- Здесь безопасно, господин, - сказали они Холеку. - Эта скала простоит еще не одну сотню лет. Мы можем сделать ход наверх, и там устроить беседку. Госпоже понравилось смотреть на горы, ей будет приятно.

- И еще, - добавил старший мастер, - вон тот утес, что нависает над тропой почти над самой башней, мы трогать не стали. Он выглядит вполне прочным. Но ты знай, избранник Вэлтмора, что если сильно ударить молотом чуть ниже куста тамариска, где камень чуть светлее и идет мелкими трещинами, то утес обрушится и навсегда закроет перевал. Но башню он похоронит под собой. Ты можешь закрыть перевал хоть сейчас, если найдешь того, кто согласится пожертвовать собой ради этого. А можешь оставить это знание при себе и ждать. Как знать, может, оно еще пригодится, когда не останется никакой надежды...

- Я подожду, - сказал Холек. - Благодарю вас. Если ваш повелитель позволит вам остаться в моем замке до следующего лета, я бы хотел доверить вам строительство нашего дома.

- Нам надо возвращаться, - покачал головой мастер. - Но следующим летом мы приедем и построим дом для госпожи и маленького царевича.

- Лорда, - мягко поправил Холек. - Для маленького лорда.

Мастер улыбнулся.

- Да, конечно, - сказал он. - Но для нас он - царевич. Это справедливо.

- Да, - согласился Холек. - Это справедливо.


Королю было известно, что снятый с должности главнокомандующий зимой живет в своем замке, но придраться к этому он не мог. Холек никогда не покидал своих укреплений без позволения нового военачальника. Одну зиму, которая выдалась на редкость малоснежной, он провел на перевале, опасаясь вторжения. И действительно, после солнцеворота небольшой отряд в полсотни копий попытался пройти в Серидж. Весь он полег под стрелами башенного гарнизона. Больше в эту зиму попыток не было, а воины Холека обзавелись кохарскими кольчугами и мечами, и очень гордились этим. Десяток кольчуг и клинков, оказавшихся лишними, Холек отправил с гонцом в королевский арсенал.

Дом, построенный дустанскими мастерами, оказался просторным и теплым, и всю эту зиму Илис с детьми прожили вместе с Холеком на перевале. Илис часто поднималась наверх. Мастера превратили острый пик скалы в резную каменную беседку, соединенную с домом потайным ходом. Оттуда открывался дивной красоты вид на окрестные горы, и порой Илис по полдня проводила там. Любоваться горами ей никогда не надоедало.

Дети быстро подрастали. Казалось, еще вчера маленький Холек только и делал, что спал и ел, и вот уже он учится искусству боя, вооруженный любовно вырезанным солдатами деревянным мечом, а его сестренка старательно штопает вместе с матерью солдатские плащи.

Для Холека было большой неожиданностью узнать, что в Дустане принято учить детей вести хозяйство с раннего детства, независимо от знатности рода. И маленькая Эдна, как и ее мать когда-то, мыла полы и посуду, постигала тайны стряпни и рукоделий, а сын учился заготавливать дрова, выколачивать ковры и чистить лошадей. Когда Холек попытался напомнить жене, что все-таки здесь не Дустан, а Серидж, и его дети - дети лорда, а не крестьянина, Илис только улыбнулась.

- Что плохого в том, что дети будут уметь позаботиться о себе? - сказала она. - Судьба изменчива, сегодня ты лорд, а завтра - прах под ногами. Куда они пойдут и как себя прокормят, если вдруг останутся одни и не смогут добраться до Дустана?

Возразить на это было нечего. Правда, с утратой Черного Бродяги ненависть короля, вначале вспыхнувшая пожаром, как будто поугасла. То ли устал король ненавидеть, то ли наконец образумился, но больше Холека он не беспокоил. Однако кто бы поручился, что не побеспокоит и впредь?

Пожалуй, знай Холек, как на самом деле обстоят дела, он был бы более настойчив. Потому что король и впрямь перегорел. Легко ненавидеть того, кто владеет твоей мечтой. Но когда мечта ушла безвозвратно, какой прок в ненависти? Хорошо хоть войны пока прекратились...

Король и сам понимал, что был одержим все это время. Одержим Вэлтмором. Но Черный Бродяга ушел, ведомый своей таинственной судьбой, и одержимость ушла вместе с ним. Теперь, годы спустя, король не мог не сознавать, что Холек спас Серидж. Он даже испытывал своеобразное чувство благодарности к своему бывшему военачальнику. Правда, простить нанесенное его женой оскорбление было куда труднее, чем отказаться от ненависти. Но король справился и с этой задачей. И потому лорд Канбора жил спокойно в своем роскошном замке зимой и в горном доме - летом.

Убедившись, что король ничего не имеет против, в дом Холека зачастили гости. Стало даже модным хоть раз в году побывать там, полюбоваться окружающими видами и пощекотать нервы, проезжая по Нити Пряхи. Она, правда, теперь не представляла ровно никакой опасности, но не все же знали об этом! И до чего приятно бывало в компании непосвященных небрежно так бросить: "А вот прошлой зимой на Нити Пряхи..." - и наслаждаться восторгом и ужасом слушателей...

Семейство Холека росло. Уже трое сыновей и две дочери вносили оживление в однообразный гарнизонный быт. Солдаты, в большинстве своем закоренелые холостяки, баловали их кто во что горазд, найдя наконец применение нерастраченным отцовским чувствам, и гордились женой командира. Дамы, которым случалось приехать погостить в горный дом, напротив, жалели Илис, по наивности своей полагая, что та просто не знает, как избежать рождения ребенка, и пытались ее просветить. И каждый раз бывали потрясены спокойным, исполненным непонятной им мудрости ответом: "А если не рожать детей - для чего тогда выходить замуж? И для чего тогда жить?"

И все было бы хорошо, если бы не участившиеся вылазки кохарских отрядов. Разведчики, под видом купцов ходившие с караванами по всем сопредельным землям, доносили одно и то же: будет война. Следующим летом вылазки стали настолько частыми, что пришлось подтянуть войска и отправить детей в замок. Младшие подчинились беспрекословно, но старший наотрез отказался уезжать. Илис тоже осталась.

Холеку-младшему было уже шестнадцать, и Холек-старший смирился с тем, что сыну пора учиться быть воином. Молодой лорд наравне с солдатами отражал нападения и ходил в разведку, и вскоре заслужил не только любовь, но и уважение всего гарнизона.

А Илис продолжала готовить для мужа и солдат, штопать плащи и куртки, и все чаще поднималась в свою любимую беседку.


Война началась через четыре года. Дочери Холека уже благополучно вышли замуж, старшие сыновья женились, жили в своих замках, и в самом скором времени обещали порадовать внуками. Младший сын, пятнадцатилетний Марек, учился воинскому искусству в гарнизоне, и уже похвалялся перед друзьями добытой в бою кохарской кольчугой. Меч, правда, был ему пока тяжеловат, и он числился лучником, но мечтал о том дне, когда сможет надеть перевязь с тяжелым кохарским клинком. Сверстники отчаянно завидовали и прилагали все усилия для того, чтобы попасть в гарнизон "Хромых улиток" - с легкого языка оруженосца Ранека это название прижилось и стало чуть ли не почетным. Во всяком случае, юные отпрыски знатных семейств спали и видели себя в коричневато-серой одежде защитников перевала Туру со смешным значком у ворота - улитка на фоне костыля. Некоторым даже удавалось заполучить и форму, и значок, и то, что для этого приходилось забыть о ветвистом фамильном древе и родовой гордости, их ничуть не смущало. Зависть в глазах юношей и восторг во взорах девушек с лихвой окупали все трудности.

Однажды ранним весенним утром дозорные доложили, что на подходе к перевалу виден большой отряд. Насколько большой - неизвестно, потому что конца отряда пока не видно. И Холек понял - война.

Молодняк отправили к войскам - за подмогой, объяснив строптивым юнцам, что воины они, может, и хорошие, и в доблести их никто не сомневается, но сейчас нужна не доблесть, а скорость. А подростка коню нести куда легче, чем взрослого мужчину. И чем скорее этот конь добежит до армии, тем скорее придут войска на подмогу. Юнцы прониклись важностью своей миссии, и только подковы загрохотали по горной тропе. Холек перевел дух и занялся неотложным делом - приведением гарнизона в боевую готовность. Одно дело - отряд в полсотни, сотню, пусть даже две сотни копий. Там можно одними стрелами отбиться. И совсем другое дело - сдерживание целой армии... Конечно, нечего и думать о том, чтобы остановить ее совсем. Можно только не дать ей пройти перевал до подхода основных сил.

Кохарское войско шло спокойно и уверенно. Вскоре Холек уже знал, что там более пяти тысяч солдат, возможно, это даже еще не все войска. Другие перевалы тоже могли штурмовать. Первый пояс заграждений кохарцы миновали, почти не задерживаясь. На втором задержались почти на час, забрасывая рвы камнями. Но стена из массивных валунов, обтесанных и тщательно пригнанных друг к другу, заставила кохарцев остановиться. В этой стене был всего один маленький проход - проехать одному всаднику, и теперь этот проход перегораживала огромная глыба, которую невозможно было отвалить без осадных машин. А за стеной находилась вторая стена - еще выше и толще первой. С таким же заваленным проходом.

Холек стоял на сторожевой башенке второй стены и наблюдал за вражеским войском. Пока он не двигался, его не замечали. Но когда он пошевелился, чтобы лучше рассмотреть, что делают кохарцы, его увидели. Несколько стрел ударились о подставленный шит и отскочили. Одна воткнулась в столб, поддерживающий шатер башенки, еще две пролетели мимо.

Всадник на белом коне, покрытом красным чепраком, повелительно выкрикнул что-то. Войско откатилось немного назад, замерло. Стрел больше не было.

- Ты Холек Канборский, бывший полководец Сериджа? - прокричал всадник.

- Может, он, а может, и нет, - крикнул в ответ Холек. - А что тебе от него нужно?

- Это я скажу только Холеку! - донеслось из-за стен.

- Ну так говори!

- Мне известно, что король Сериджа дурно обошелся с тобой, Холек Канборский! Ты спас Серидж, а он в знак благодарности отнял у тебя войско и сослал в маленький гарнизон на перевале! Если ты сейчас пропустишь мое войско через перевал, мой повелитель достойно отблагодарит тебя и воздаст тебе все почести, которых ты заслуживаешь!

Холек чуть не свалился со стены. Такой наглости он не ожидал.

- Передай своему повелителю, - крикнул он офицеру, - что у предателей нет ни достоинства, ни чести! Как и у тех, кто предлагает предательство! А еще передай своему повелителю, что если даже он сам сюда приедет и поцелует меня в зад, я и тогда никого не пропущу!

В воздухе пронзительно завизжали стрелы. Холек прикрылся щитом.

- Тогда уноси ноги, паршивый пес! - заорал разъяренный офицер. - Иначе я сам их тебе отрублю!

- Не могу! - прокричал Холек. - Если ты еще не знаешь, любитель собачьих ног, мой гарнизон называется "Хромые улитки"! Это значит, что мы вообще не умеем бегать!

- Я тебя научу!

- С удовольствием посмотрю, как ты побежишь, господин учитель!

Не дожидаясь очередного залпа, Холек спрыгнул со стены.


По расчищенной тропе гонцы должны были добраться до войск за два дня. Из-за участившихся набегов армия держалась в предгорьях - на перевалах не было условий для размещения крупных отрядов. Еще три дня - скорым маршем к перевалу. "Хромым улиткам" предстояло задержать кохарскую армию на эти пять дней. Любой ценой.

В первый день "Улитки" отдыхали, поглядывая на возню возле стены. Можно было, конечно, подняться на башенку и пострелять оттуда, но слишком велик риск самому оказаться подстреленным. А в таком небольшом отряде каждый человек дороже золота. Потому что этот человек, даже оставшись в одиночестве, сможет задержать врага еще хоть на несколько минут. Которые могут оказаться решающими. Показная отвага - это для прыщавых юнцов. Воин должен уметь ждать.

На второй день к вечеру кохарцы приволокли осадные машины. К ночи таран сдвинул с места глыбу, закрывающую проход. Но штурмовать на ночь глядя горные укрепления - безнадежное занятие. Это не замок на равнине, который можно обойти, который можно штурмовать с нескольких сторон, заставляя гарнизон распылять силы. Это всего лишь стена в десять шагов длиной. И ее защитники не промахнутся даже ночью.

К утру осадные машины запылали. Сериджийцы, выждав, пока часовые начнут дремать, тихо поднялись на стену и закидали тараны и стеноломы горящими стрелами, а потом так же беззвучно ушли. Когда кохарцы почуяли запах дыма, было уже поздно: штурмовые орудия превратились в костры. Офицер ругался и крыл защитников многоэтажными выражениями, но сделать ничего не мог.

Третий день прошел спокойно. На четвертый притащили новый таран, явно сделанный на месте из свежесрубленного дерева. Сериджийцы приуныли. Этот таран не сожжешь - сырое дерево просто не загорится. Приходилось готовиться к штурму. Глыбу, загородившую проход, начали засыпать камнями и щебнем, работали посменно, и к утру навалили столько, что по этой насыпи можно было подняться на стену. Весь четвертый день таран бил по камню. Насыпь вздрагивала и понемногу осыпалась, а защитники так же понемногу подкладывали сверху камней. Ночью таран продолжал бить, а кохарцы поставили осадные вышки и начали обстреливать защитников при свете факелов. В ответ их закидали горящими стрелами, но кохарцы были уже научены горьким опытом, и вышки связали из срубленных в предгорьях деревьев. Сырая древесина не загорелась.

Насыпь, которую уже не обновляли, потихоньку рассыпалась, и к утру камень отвалился от прохода. Ощетинившись копьями, авангард двинулся в освобожденный проход.

Почти сразу за стеной склоны гор образовывали изгибающийся коридор. За первым же поворотом авангард нарвался на заслон лучников. Отбивать копьями стрелы кохарцы не умели, и назад не вырвался ни один. Не получив условного знака, нападающие забеспокоились. В проход выдвинулся очередной отряд, но шел он уже двумя частями, с небольшим отрывом. И когда в передний отряд полетели стрелы, задний быстро отступил и доложил обстановку. Копья хороши против мечников. Против лучников нужны щиты. И следующий отряд двинулся вперед, прикрываясь наспех сколоченными из сырых досок щитами в рост человека.

При виде щитов сериджийцы попятились. Стрельба навесом не увенчалась успехом - сверху кохарцы тоже прикрылись щитами. Уверенные в успехе, они ринулись вперед, стараясь догнать и смять заслон, и в этот миг сверху на них обрушились камни. Увесистые булыжники ломали щиты и руки, пробивали шлемы и головы под шлемами. Через несколько секунд все было кончено.

Разъяренный очередной неудачей офицер приказал идти на слом - штурмовать, не обращая внимания на потери. И кохарцы пошли.

Те, кто был еще жив после камнепада, погибли под сапогами своих же солдат. Никто не задержался, чтобы помочь им хотя бы отползти в сторону. Спотыкаясь о тела и камни, падая, чтобы уже не встать, кохарцы шли вперед, и остановить их было уже невозможно. А войска все не было.

Холек зашел в дом.

- Илис, радость моя, тебе пора, - негромко сказал он. - Кохарцы прорвались, мы задержим их, насколько сможем. Бери коня и отправляйся домой.

- Я никуда не пойду без тебя, - покачала головой царевна. - Не трать время, Холек. Я никуда не уйду. Если вы выстоите, мы уйдем вместе. Если нет - умрем вместе. Иди... и прощай. Я люблю тебя.

Холек знал - бесполезно уговаривать. Он поцеловал жену.

- Прощай, моя радость. Я люблю тебя...

Это был их последний бой. Из своей беседки Илис видела все: черную живую ленту кохарской армии, вливающуюся в открытые ворота, груду валунов в узком, на двух человек проходе, последнее укрытие гарнизона, и далеко внизу - торопливо движущиеся точки. Это шло войско Сериджа. Кохарцев оно остановит. Но тех, кто сейчас прикрывает перевал, оно уже не спасет. Даже если они сейчас побегут - им уже не спастись...

Илис не боялась умереть. Это будет достойный конец. Именно так она хотела бы уйти - вместе с любимым, чтобы ни один из них не познал горечи утраты. Они умрут - что ж, когда-то ведь все равно придется умереть! Днем раньше, годом позже - какая разница? Дети выросли, они в безопасности - можно смело уходить, не страшась и не сожалея...

Илис больше не оглядывалась на сериджийское войско. Она смотрела на горы.

Холек уже едва держался на ногах. Он остался один, груда тел перед ним высилась уже почти в рост человека, но кохарцы, как одержимые, все лезли и лезли вперед. Еще несколько минут - и он упадет без сил, и по его телу враги пройдут туда, где уже, наверное, спешит на выручку опоздавшее войско. Остановить армию, когда она катится вниз с горы, очень трудно. Почти невозможно. Ему ли не знать об этом! Ему, остановившему не одну такую армию! Что ж, придется остановиться и этой...

Холек нагнулся и поднял крупный камень. Он очень хорошо знал, куда нужно его метнуть. Это место стояло у него перед глазами долгие двадцать лет - чуть просветлевшее место ниже куста тамариска...

Стрела впилась в ногу и задрожала черным оперением, но остановить броска уже не смог бы и десяток стрел. В этот бросок ушли все силы Холека, сколько их еще оставалось. И они не пропали даром.

Офицер на белом жеребце уже кричал что-то, сам себя не помня от радости, когда вдруг земля загудела под ногами солдат. Очертания нависшего над тропой утеса размылись на миг, а потом стремительно и страшно горы ринулись вниз, на застывшее в ужасе войско. Облако пыли скрыло расселину, а когда пыль рассеялась, от кохарской армии не осталось и следа. Только груды битого камня, через которые не перебраться уже было ни конному, ни пешему.

Илис поднялась, подошла к парапету. С той стороны, где беседка парила над пропастью, мастера оставили проход. Мудрые мастера... Они знали, что однажды дустанской царевне понадобится дверь в достойную смерть...

Раскинув руки, запрокинув голову, Илис улыбнулась горам и шагнула вперед.

"У нас будет великолепная гробница..."


"Последний в роду, владевший Черным Бродягой, не может умереть навсегда. И спустя многие поколения, когда перевал Туру все-таки сумели расчистить кохарские отряды, пройти в долины Сериджа им снова не удалось. Назад в Кохар вернулись всего несколько человек, полубезумных от ужаса. Они ничего не могли рассказать о судьбе, постигшей кохарское войско, и только по бессвязным словам, слетавшим с их губ, можно было предположить, что перевал Туру охраняют призраки. Вернее, всего один призрак - легендарного лорда Холека Канборского. Вот только этот призрак, как и все призраки, неуязвимый для человеческого оружия, в отличие от своих собратьев отлично мог сражаться. И в одиночку положил все войско, после чего то ли растаял в воздухе, то ли ушел в камень, то ли скрылся в полуразрушенном доме под скалой... Тут спасшиеся несли кто во что горазд, и двух одинаковых версий не было. Упоминали и призрак некой дамы, который не сражался, а только наблюдал за битвой с вершины скалы, похожей на обвалившуюся беседку.

Были ли призраки реальностью или плодом воображения безумцев, решить никто не мог. А проверять охотников не нашлось.

Войны Кохара и Сериджа на этом не закончились. Но достоверно известно, что через перевал Туру больше не прошел ни один вражеский отряд. Имя Холека Канборского со временем почти стерлось из народной памяти. В истории его призрак известен под именем Хранитель Перевала".

Из сборника "Сказания и легенды Сериджа" мастера Хевара Кондарского.



return_links(); //echo 15; ?> build_links(); ?>