Ингадарь

Я знаю правду!

...Ведь когда-то должен окончиться бой,
Я знаю, тогда он вернется домой...
Ниенна.

Был - холодный вечер, величественно и медленно нисходящий на землю, был ветер, пронизывающий и холодный, задувающий пламя тусклого осеннего заката, был крупный мокрый снег, первый снег, тяжело летящий на раскисшую дорогу: Таким был этот вечер, когда я пришла в твой дом.

Я знала: она будет доброй, и она впустила меня ночевать. Я знала: твой дом будет теплым, уютным и красивым, и он был таким. За окнами выл ветер, швыряющийся мокрым снегом, а в доме, в печи, горел огонь, а в доме было тепло, а в доме пахло мятой и медом, теплым хлебом и молоком. А она сидела, покачивая колыбель, и расспрашивала меня о моих дорогах, над которыми шел мокрый снег. А твой сын - засыпал...

Я почти знала, что у нее будет такой голос - тихая, ласковая мелодия потаенной лесной речки, о чем-то шепчущей склонившимся над ней листьям...Она должна была быть восхитительно красивой, мать твоего сына, и она была такой: Ласковые глаза - зеленью молодой листвы, сквозь которую светит солнце, тяжелое плетение волос, на котором - отблеск печного огня, точно отсвет закатного солнца в янтаре, рядом с ней всегда казалось солнечно.

И хлопотала - ласковая, проворная, умелая, - и сына укачать, и по дому успеть, и непрошеной гостье услужить, мне то есть...

А потом - сидела рядом, говорила о тебе и улыбалась, и казалось - расходились от этой улыбки те незримые солнечные лучи, которыми было пропитано все ее существо. Маленькое солнышко, нет, ее нельзя было не любить...

Она говорила о тебе, и лесная речка голоса выбегала из-под укрытия склонившихся ветвей на просторную солнечную полянку, и золотилась, и сверкала под солнцем до самого своего недалекого дна.

Она говорила о тебе, и говорить могла бесконечно. Она говорила о тебе, ласково улыбаясь, и столь же бесконечно можно было ее слушать. Я ведь так многого о тебе не знаю... Я ведь совсем не знаю, какой ты здесь, дома. Какой ты, когда сидишь здесь, у домашнего очага, где так тепло, уютно и мирно, что мне почти не верится, что это можешь быть ты; какой ты, когда играешь со своим сынишкой... Я ведь даже не знаю, какой ты любишь хлеб... А она знает. И она рассказывала. Долго-долго и ласково-ласково. И, веришь ли, я почти не завидовала ей, хотя не смогла бы ответить, почему.

А потом она встревожилась, и туча набежала на ясное солнце, и тревожно зазвенела перекатами лесная речка голоса. И я слишком хорошо знала, почему ты так не вязался с теплом, миром и уютом. Там, за окном был злой предзимний ветер и темнота: темные дороги и темные поля битв. Твои темные поля битв, и мои дороги, о которых я иногда - прости мне - смела произносить: "наши".

Она тревожилась, и я ей запела. Я пела о том, что растает снег, настанет весна, и снова зацветут сады, настанет весна, и птицы вновь вернутся к своим гнездам, и взойдет хлеб, и все будет хорошо, и по новой траве, сквозь ласковый, летний дождь побежит темноглазый паренек - глаза у него - отцовские... Я пела ей о том, что ты вернешься домой, и, когда бы ты ни вернулся, в твоем доме настанет весна, ты вернешься домой и холодный ветер чужих и темных дорог навеки останется за этой дверью. (За дверью, из-за которой я скоро выйду - в этот ветер, ты ведь лучше всех знаешь, что мне не суждено ничего другого.)

Я пела ей, что ты вернешься домой, а ты ведь знаешь - я умею петь так, чтобы мне верили. И она уснула счастливой.

Было утро, где мне вновь надо было уходить в снег. Было утро, где я, уходя, поклонилась ей, матери твоего сына, низким земным поклоном. Я не обернулась, уходя, но знаю: она долго смотрела мне вслед недоумевающим взглядом: А я? - а я знаю, за что.

А утром - первый снег укрыл дорожную грязь тонким-тонким слоем, и все еще шел. Я шла по нему, и он оставался на сапогах, следы за мной были грязными. Я шла сквозь него, чуя - холодную ласку снежинок на щеках. Они казались солеными, но только казались.

Она уснула счастливой, но я ведь знаю правду...

Потом меня будут спрашивать, где таится исток моей отчаянной смелости, и я не отвечу, хотя прекрасно знаю где...

Потом - о вас еще сложат песни, может быть, я даже до этого доживу, может быть, даже сумею выслушать... Может быть...

Только я одна никогда не смогу сложить песни о тебе, хоть мне и будет хотеться... Если я, конечно, доживу...

А если там, за Порогом, можно будет встретиться, а нам - будет можно, мне никогда не достанет сил сказать тебе: "Прости!". Ты ведь слишком хорошо знаешь, за что...

Она уснула счастливой...

Мой Единственный, но я ведь знаю правду! Там, над тем полем сражения сейчас тоже идет снег...

От автора:

Ни к каким событиям эпиграфа данная сказка отношения не имеет!!!